усилиям она могла немного отвлечься от мучительного беспокойства.
С Чарльзом легко. Он дружелюбный, забавный, спокойный и очень уверенный в себе. При нем можно не терзаться сомнениями. Он не склонен к философским размышлениям и не задумывается о том, справедливо ли господствующее на земле материальное неравенство. Для Чарльза жизнь — это нескончаемый банкет, которым он намерен как следует насладиться.
Зоя не осуждала его. Подобные взгляды были ей хорошо знакомы. Именно так думали мужчины, окружавшие ее мать. Они были беспечны, богаты и, благодаря светским связям, имели хорошие виды на будущее. Кроме того, простота и незамысловатость делали Чарльза идеальным товарищем. Зоя всегда знала, о чем он думает. Можно было не тревожиться, что он скрывает свои истинные чувства.
— Сегодня утром купил для одного из моих клиентов годовалую лошадь, — сказал ей Чарльз. — Вороной жеребец. Рост — сто восемьдесят три сантиметра. Настоящий ходок. — Он бросил на Зою лукавый взгляд. — Я имею в виду коня, а не клиента.
Зоя заинтересовалась. Она любила животных, хотя и не держала их. По ее мнению, они должны были жить на свободе.
— Я не ездила верхом целую вечность. Наверно, несколько лет, — сказала она, вспоминая ипподром и резвых пони с горящими глазами.
— Ну что ж, значит, я могу тебя кое-чему поучить, — прищурился он, бесстыдно намекая на вещи, не имевшие никакого отношения к лошадям.
— Я думала, сегодня утром ты был у себя в офисе, — улыбнулась Зоя, решив не реагировать на эту дерзость.
— Конечно. Я провернул сделку по телефону. В прошлый уик-энд мы с клиентом пару раз съездили на конюшню… Я ведь говорил тебе. Ты что, забыла?
Зоя слегка вздрогнула,
— Да, конечно. Извини.
У нее участился пульс. Нельзя уходить в свой внутренний мир, нельзя слушать людей вполуха и тут же забывать услышанное.
Она снова принялась за дыню, но ничего не могла поделать со своим живым воображением. Перед глазами возникло суровое и вдохновенное лицо Франсуа Рожье, полное гнева и осуждения.
А потом его черты смягчились, глаза потемнели и наполнились состраданием. Он шагнул навстречу, обнял ее, и Зоя впервые за много дней почувствовала себя в безопасности. Девушка не помнила, сколько времени они простояли так, не двигаясь и не произнося ни слова. Ей было так легко, так спокойно… А потом его губы слегка коснулись ее волос, руки сжали спину. Рот спускался все ниже, дыхание грело висок. Она закрыла глаза, подняла голову и протянула ему нежные и жадные губы, полуоткрывшиеся в ожидании поцелуя…
Зоя стряхнула с себя наваждение и вернулась к действительности. При воспоминании о твердых, настойчивых губах Франсуа Рожье горячая волна захлестнула ее грудь и шею. Зоя поднесла руку к воротнику молочно-белой шелковой блузки и оттянула его, пытаясь скрыть внезапно вспыхнувшее желание.
Она снова взяла ложечку и принялась ковырять малину. Чарльз протянул медвежью лапу, поросшую блестящими золотистыми волосками, и легонько сжал ее изящную кисть с темно-красными ноготками, заставив Зою поднять глаза.
— Ради Христа, Зоя, либо ешь, либо выкинь это барахло. Я не могу дождаться свою утку.
Чарльз довез Зою до ее дома. Он бодро выпрыгнул из машины, обошел капот и со старомодным джентльменским поклоном открыл ей дверцу.
Ноги Зои опустились на асфальт с грацией балерины. Чарльз посмотрел на ее стройные голени опытным взглядом человека, привыкшего разбираться в бабках молодых кобылок. Предложив Зое руку, он лениво подумал о форме ее бедер, скрытых зеленой шелковой юбкой.
Он ждал приглашения подняться наверх. В том, что оно последует, сомневаться не приходилось. Перед тем, как они отправились обедать, Зоя угостила его кофе с ликером «амаретто», предложила прекрасный старый бренди, усадила на диван, поставила компакт-диск с фортепьянным экспромтом Шуберта и села рядом.
Дело оставалось за малым. Нужно просто дать вещам идти своим чередом. Вино и поздний вечер сыграют свою роль. Ему и в голову не приходило набрасываться на Зою. Она казалась бескостной, почти бесплотной. Чарльз и сам не понимал своих чувств. Как-никак он был докой и мог, не сходя с места, обольстить любую женщину.
Зоя Пич принимала его приглашения. Проводила с ним время. Беседовала, слушала и проявляла признаки интереса и растущего чувства. И все же он не мог заставить себя перейти к физической близости, которой жаждал. Если не считать странного происшествия в самолете, целомудренный поцелуй в щечку — вот и все, чего он добился. Прощаясь, она позволяла Чарльзу по-братски поцеловать себя, обвивала руками его шею и ускользала. Все было чудесно, — казалось, говорила она, — но ничего другого не жди. И, как ни странно, он подчинялся.
Он смеялся над собственной сдержанностью. Неужели это он, Чарли Пим, залезавший к девочкам в трусики еще до того, как узнавал их имена! Если бы его приятели знали, что происходит — точнее,
Но сегодня она даже не пригласила его к себе.
Посмотрев на Зою сверху вниз, Чарльз заметил, что она снова замкнулась. Молодая женщина стояла на тротуаре как прекрасная статуя — глухая и немая. Это сводило его с ума. Она мучила его так искусно, что Чарльз не мог сопротивляться соблазну вновь и вновь приходить за этой сладкой отравой.
— Завтра вечером? — непринужденно спросил он.
Зоя подняла глаза. Казалось, она напрочь забыла о его существовании.
— Да. Позвони мне, — сказала она с таким видом, словно была за тридевять земель отсюда.
Чарльз легонько погладил ее по щеке и не сделал попытки поцеловать. Садясь в машину, он подумал, что, если бы пригласил пообедать кого-нибудь другого, вечер закончился бы куда веселее.
Зоя прошла в ванную, открыла кран и стала раздеваться. Сняв с себя лифчик, она повернулась, посмотрела в зеркало и полюбовалась своей высокой округлой грудью с напрягшимися розовыми сосками.
Перед ее взором вновь возник таинственный Франсуа Рожье. Ощутив болезненный укол желания, она поднесла руку ко лбу. Пальцы дрожали. Зоя и представить не могла, что к растущей тревоге может добавиться животная страсть. Но даже эта страсть бледнела перед твердым убеждением, что ее дальнейшая судьба роковым образом связана с этим скрытным и загадочным человеком, одна мысль о котором возбуждала ее, наполняла сладким и томительным ожиданием.
Она скользнула в теплую душистую воду, вытянулась и положила голову на край ванны. Надо будет как следует понежиться, расслабиться, а потом выпить стакан теплого молока с щепоткой свежесмолотого мускатного ореха. Потом она ляжет в постель и немного почитает — ничего серьезного, какой-нибудь триллер. А после этого привычного ритуала заснет долгим и спокойным сном.
Зое хотелось уснуть. В последнее время она боялась спать, боялась утратить власть над своим сознанием и оказаться во власти нового кошмара. Но страшнее кошмара было бесконечное ожидание сна, после которого она просыпалась разбитой и измученной.
Час спустя, выключив свет и оставшись в полной темноте, она пыталась ни о чем не думать и просто дремать. Может быть, тогда тревога и страх ослабят хватку и соскользнут с нее, как капля ароматического масла соскальзывает с теплой кожи…
Зоя с матерью сидели в саду их глостерширского дома. Ветра не было; в воздухе разливалось мирное августовское тепло. Мать и дочь болтали о том, о сем — о гостях, которые должны были приехать к обеду, о нарядах, которые им нужно заказать к предстоящему осенью круизу…
Все было тихо и безмятежно, пока с кроны соседнего дерева не вспорхнула сорока. Одинокая сорока, без пары.
— О Боже! — воскликнула раскрасневшаяся, трепещущая мать. — О Господи!
