о многом переговорили, сидя у камина в спальне. Женевьева попыталась объяснить мужу, что никогда не хотела убивать его. Она поведала, как дала клятву умирающему отцу, что никогда не сдастся. Она рассказала ему, как начала любить его, как все нарастающая страсть к нему внушала ей мысль о том, что ей следует непременно бежать от него.
– Я не думала, что ты когда-либо полюбишь меня, – сказала она, и нежно держа ее за руку, Тристан в свою очередь рассказал ей, как он боялся любить ее, как желал ее и пытался избавиться, от своего влечения к ней, в какой ужас его приводила мысль о том, что он может ее потерять и потому денно и нощно охранял.
Тристан говорил с ней о Лизетте. Впервые за все время он мог вспоминать об этом без боли. Он рассказал о своем отце и брате, описал тот день, когда они возвращались из Лондона вместе с Томасом и Джоном, и как они смеялись тогда над плодовитой, умной, безобразной и любимой женой Томаса, которая в это время уже была убита.
Когда они вышли на опушку леса, Тристан привлек к себе Женевьеву и нежно поцеловал ее, а затем заглянул в ее сверкающие глаза и сказал:
– Я полагаю, что Кэтрин уже успела проголодаться и нам следует вернуться назад.
Но вместо этого они опустились на траву, и Тристан с нежностью посмотрел на Женевьеву. Она лениво жевала сорванную травинку и ее глаза были задумчивы и влажны и, внезапно Тристан ощутил укол ревности.
– Ты очень любила его? – мягко спросил Тристан.
– Да, я любила его, – негромко ответила она и опустила ресницы. – О, Тристан, он бы понравился тебе. Аксель был очень осторожен в суждения и прекрасно умел слушать. Он бывал в Итоне и Оксфорде, любил поэзию и знал несколько языков. И не любил сражений. Аксель говорил отцу, что мы должны сдаться, как сделали большинство дворян Англии и Уэльса. Но мой отец был смелым, добрым и умным. Да, я любила его. – Ее ресницы внезапно взметнулись, и она печально улыбнулась Тристану. – Но никогда не любила его так, как тебя. Я никогда не чувствовала…
– Похоти? – продолжил Тристан, и Женевьева вспыхнула.
– Нет, противный негодник, леди не чувствуют похоти!
– О, а я говорю, что так оно и есть, и я люблю мою похотливую леди, клянусь!
– Ах, где твои хорошие манеры? – воскликнула Женевьева в притворном ужасе.
– Манеры, мадам? – Тристан взял ее руку и ласково поцеловал ладонь. – Я ничего не могу поделать со своими манерами, я просто счастлив. Я не могу ревновать тебя к тому бедному юноше, убитому на этой проклятой войне.
– Ревность? Хм. Ревновать? Хм…
Тристан внезапно наклонился к ней и горячо зашептал.
– Женевьева, у меня никогда прежде не было так тепло и легко на сердце. Лизетта…
– О, Тристан! – Женевьева прикоснулась к его щеке, легкий ветерок ласкал их и шумел в ветвях деревьев, журчал ручей. Женевьева подумала, что она никогда не была так счастлива.
– Тристан! – проникновенно сказала она. – Поверь, во мне нет места для ревности к ней, я рада, что ты любил ее.
Он улыбнулся и поцеловал Женевьеву. Притворно сопротивляясь, она шлепнула его по ягодице. Тристан в шутку зарычал и приподнялся на руках. Женевьева тут же откатилась в сторону.
– Я слышала, что у Кэтрин должно появиться множество братьев и сестер в Ирландии.
– Что?
– Ходят такие слухи.
– Что? – Тристан поднялся на ноги и серьезно посмотрел на Женевьеву, она встала следом. – Это ложь. К тому времени как мы переплыли Ирландское море, я был настолько увлечен тобой, что и думать не хотел ни о ком другом!
– Это правда?
– Да! Где ты слышала такую чушь?
– Где? – и Женевьева вспомнила, ей об этом сказал Гай.
Гай предупредил ее о поведении Тристана.
Она быстро опустила глаза и почувствовала холодок страха в груди. Граф де ла Тер простил тех, кто принимал участие в том предательстве. Он даже разрешил вернуться старому сэру Гэмфри в Эденби.
Но, все еще испытывал ненависть к Гаю, и Женевьева понимала, что если бы не защита короля, то Тристан давно бы уже вызвал его на поединок и убил.
Женевьева подняла глаза и, ненавидя себя за ложь, но зная, что у нее нет другого выбора, сказала:
– Я не помню, любимый. Это всего лишь слух, занозой вонзившийся в мое сердце.
Тристан обнял ее и прижал к своей груди.
– Пусть твое сердце будет спокойно, любимая, я принадлежу только тебе одной!
– О, Тристан! – Женевьева обвила руками его за шею и поцеловала, и хотя ей очень хотелось побыть с ним здесь еще, она сказала уткнувшись носом в его грудь. – Мы должны возвращаться к Кэтрин.
– Да, да, надо идти, дорогая.
Они заторопились обратно. Тропинка, извиваясь, бежала вдоль ручья и наконец, они вышли к прежнему
