даже шокированным…
– Я…
– Если вам не хочется этого, леди Женевьева, то можете уходить.
– Что? – выдохнула она, потрясенная его словами, и после секундного замешательства пробормотала: – Я имела в виду только то, что мне и в самом деле несколько не по себе. Я… – Голос ее пресекся. Женевьеве было более чем «несколько не по себе».
Чем больше она находилась рядом с ним, тем больший страх испытывала. Она чувствовала, как вокруг сгущаются тучи, как растет напряжение, с минуты на минуту готовое разразиться громом и молнией. Он делал совсем не то, что от него ожидали, и от этого Женевьева чувствовала себя не совсем так, как ей того хотелось.
Предполагалось, что он будет так одурманен похотью, что не замедлит скинуть меч и наброситься на Женевьеву, что от желания он вконец обезумеет и перестанет обращать внимание на окружающую его обстановку. Она боялась, что не сможет справиться с собой, когда он прикоснется к ней, но де ла Тер даже не подошел… Он оставался совершенно холодным…
«Да, он холоден, как лед», – подумала Женевьева, уже в тысячный раз ловя на себе его полный недоверия взгляд. Казалось, что в нем сочетались одновременно и настороженность и насмешка, и предубеждение… Перед ней был теперь совершенно реальный ненавистный враг, но кроме этого еще и мужчина…
Женевьева одинаково сильно боялась, что они убьют его, и что не смогут этого сделать. Она должна была разоружить его сама.
Раненый, вернувшийся в замок с поля сражения, где он встретился с графом, сказал, что его очень трудно обмануть, что он сам Меркурий с мечом.
Тристан снова улыбнулся ей, отчужденной насмешливой улыбкой, так, будто она была ему совершенно безразлична.
«Он презирает меня, – подумала Женевьева с вновь вспыхнувшей ненавистью, – за то, что я так подобострастно веду себя с ним. Да, похоже, он пришел сюда не с самыми дурными намерениями, он дает ей возможность уйти.
Внезапно Женевьеве захотелось, чтобы Тристан оказался монстром, старым, безобразным, кровожадным и жестоким. Ей захотелось по настоящему возненавидеть его, почувствовать к нему отвращение, вместо того, чтобы находить его таким привлекательным. Темные глаза Тристана все эти тягостные мгновения пристально следили за выражением лица Женевьевы. Девушка сглотнула судорожно, пытаясь представить, как умирал у нее на руках отец. Она не должна потерять самообладание, не должна выбежать из комнаты.
Если она так поступит, то предаст своих самых верных сторонников. Если она уйдет, Тристан де ла Тер очень скоро обнаружит Майкла и Томкина, и коль в слухах о нем, есть хоть доля правды, то они несомненно умрут.
– Ну и куда же вы воспарили в своих мыслях? – неожиданно спросил Тристан, и Женевьева поняла, что на ее лице отразились обуревавшие ее чувства.
Он поднялся с кресла, и она невольно отступила назад, вновь испытав потрясение от зрелища мускулов, бугрящихся под его одеждами.
«Он собирается подойти ко мне!», – подумала она в панике. Он собирается привлечь ее к себе, и она снова почувствует вкус его губ. Он обхватит ее своими сильными руками, и она задрожит и затрепещет, не в силах сдержать непреодолимое влечение к нему. Она слишком слаба для того, чтобы устоять перед ним, чтобы сопротивляться его натиску. И даже, когда все закончится, она навсегда запомнит эти губы, эти прикосновения, запомнит на всю оставшуюся жизнь…
Но вместо того, чтобы подойти к ней, Тристан обошел кресло и наклонился над камином.
– У вас самый необычный характер из всех, которые мне довелось встречать когда-либо, леди Женевьева, – негромко произнес он, глядя в огонь, но вдруг повернулся и взглянул на нее так быстро и пронзительно, что Женевьева едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.
– Хотел бы я знать, что сейчас происходит в вашем сердце? – произнес он.
Она опустила ресницы.
– Я тревожусь, как бы с моими людьми не случилось ничего дурного, – солгала она.
Де ла Тер отошел от камина и приблизился к ней, и Женевьева вынуждена была сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Он дотронулся до ее волос в том месте, где они касались щеки, взял длинный золотистый локон, поиграл им в воздухе, и несколько мгновений следил взглядом за движением своих пальцев.
Каким-то непостижимым образом Женевьеве удалось сдержаться, хотя в эту минуту она думала, что сойдет с ума. От его близости по ее телу пробежала теплая волна, казалось, что ее кровь готова закипеть, девушка ощутила внезапное волнение и беспокойство.
Она машинально отметила про себя его чистый свежий запах, ей хорошо была видна гладко выбритая кожа его щек. Их глаза встретились, и Женевьева почувствовала, что находится у него в плену, что ее, как бы связали невидимыми нитями.
Но тут Тристан выпустил ее локон, полнейшее безразличие было написано на его лице, как будто он совершенно потерял к ней интерес. Он вернулся к камину, поставил обутую в высокий сапог ногу на один из ближайших камней, из которых был сложен очаг, и небрежно оперся на каминную полку рукой.
– Итак, – сказал де ла Тер, прямо глядя на нее, – вы намерены исполнить свое обещание?
– Обещание? – переспросила, растерявшись, Женевьева, и снова он приподнял бровь, и его выразительные губы скривились в усмешке.
– Ваше обещание, Женевьева, быть гостеприимной, радушной хозяйкой и порадовать меня…
– А… да, да, конечно, – пробормотала она с трудом.
