на заключительную кампанию — по крайней мере, так они думали и надеялись — в войне против малва. Они могут выжить, могут погибнуть, это уж как судьба решит. Но вместе они отправятся хоть в пекло, соединившись сердцами и душами. И это больше, чем что-либо другое, — так думали они сами — служило самой верной гарантией их будущего триумфа.
Резкий звук, пронесшийся эхом по залу для приемов, вернул разум Велисария в настоящее. Он понял, что кто-то резко хлопнул в ладоши. Велисарий увидел, как Хусрау Ануширван поднимается с установленного в противоположном конце зала трона.
— Достаточно! — Персидский император снова хлопнул в ладоши. Под густой квадратной бородой его молодое лицо выглядело суровым. — Я сказал: достаточно. По крайней мере на данный момент. Уже полдень, а нам еще предстоит присутствовать на свадьбе императора.
Он повернул голову к Велисарию. Выражение его лица, казалось, немного смягчилось.
— Свадьба — и я уверен, что со мной согласится прославленный римский полководец, — гораздо важнее, чем уточнение того, в каком порядке следует выступать, и тонкости обеспечения войск припасами.
Велисарий кивнул и тоже поднялся на ноги.
— Это на самом деле так, император. Гораздо важнее.
Глава 2
Когда отец Тахмины вел ее приданое по центральной улице Ктесифона, огромная толпа зрителей-персов перешептывалась от возбуждения. Возбуждения — и глубокого одобрения. Даже уличные дети знали, что приданое к императорскому бракосочетанию определялось в результате бесконечных переговоров. Приданое, которое Баресманас вел во дворец, было настолько странным, что могло соответствовать только предложениям самих римлян.
Толпа выражала свое глубокое одобрение. Многие стали напевать имя римского императора Фотия, за которого выходила замуж Тахмина. Было даже замечено, как несколько надменных рыцарей-дехганов присоединились к всеобщим рукоплесканиям.
Они ожидали караван, нагруженный сокровищами. Множество золота, серебра, драгоценных камней, украшений и дорогих тканей — чтобы довести Персидскую империю до нищеты. Горькая цена, которую придется заплатить за надежность союза с римлянами против малва, но цена, которой не избежать. Немногим более года назад опустошавших Месопотамию малва смогли одолеть только благодаря усилиям и хитрости римского полководца Велисария. А сегодня тот же самый Велисарий потребует за свои труды богатства Персии.
Вместо этого…
Баресманас из семьи Суренов, величайшей из семи великих семей шахрадаров, составлявших высшую знать Персии, медленно шел по центральной улице. Он был одет в лучшие одежды и вел за собой коня.
Конечно, не простого коня. Даже уличные дети поняли, что великолепный черный жеребец, шествовавший следом за своим хозяином, был лучшим во всей Персии — земле, славившейся своими конями. Но даже потеряв такого коня, империя не обнищает.
На своей спине конь нес все то, что было обещано Фотию:
Во-первых, седло. Не церемониальное седло, которое сверкало бы драгоценными камнями и золотой инкрустацией, нет. Вместо этого на коне было тяжелое седло копейщика, снабженное стременами, которые римляне недавно ввели в кавалерии. Конечно, самое лучшее седло такого рода, которое только можно представить. Ни один деревенский дехган не в состоянии позволить себе такую вещь. Но все же из-за этого седла персидский император не станет поднимать налоги.
Во-вторых, лук, который держала в руке наездница. Конечно, это был лучший лук, изготовленный лучшим в Персии мастером. Но тем не менее просто лук — для всех, кроме самих персов.
Одобрение толпы продолжало нарастать, когда до людей дошло символическое значение даров.
— Фотий! Фотий!
К тому времени, как Баресманас достиг большого айвана — здания в центре императорского комплекса, где будет проходить бракосочетание, — огромная толпа безумствовала. Только немногие персидские императоры за долгую историю земли ариев когда-либо удостаивались такого публичного признания.
Низкорожденный полукровка — так говорили о римском императоре. Толпа слышала это. Незаконнорожденный ребенок — так шептались люди. Но теперь, увидев коня и лук, они поняли правду.
— Фотий! Фотий!
Недалеко от входа в айван Баресманас помог третьей ноше коня спуститься на землю. Задача оказалась довольно сложной, и не потому, что его дочь Тахмина была слабой, а просто из-за тяжести свадебного наряда, который сильно ей мешал.
Когда Тахмина уже стояла на твердой земле, Баресманас склонился к уху дочери и прошептал:
— Итак. Кто был прав? Я или твоя мать? — Улыбку Тахмины едва ли можно было разглядеть под чадрой.
— Я никогда не сомневалась в тебе, папа. Даже до того, как прочитала книгу, которую ты мне дал.
Баресманас вздрогнул.
— Уже? Всю? Геродота
Когда Баресманас передал поводья одному из старших дехганов, Тахмина распрямилась.
— Всю, — твердо сказала она. — Мой греческий стал почти идеальным.
Девушка поколебалась, но не удержалась и честно добавила:
— Ну… по крайней мере в том, что касается чтения. Думаю, мой акцент по-прежнему ужасен.
Отец и дочь медленно шли рука об руку по направлению к дверям. У входа в айван выстроились солдаты. Персидские дехганы стояли слева, римские катафракты — справа.
— Тогда ты все понимаешь, — сказал Баресманас. Ему не требовалось указывать дочери на ликующую толпу для объяснения, что он имеет в виду.
— Да, папа.
Баресманас торжественно кивнул.
— Учись, дочь. Отбрось все предубеждения против римлян, которые все еще могут оставаться у тебя. Ты станешь их императрицей еще до заката солнца, но они — великие люди, достойные тебя. Никогда не сомневайся в этом ни на минуту. Во многом более великие, чем мы.
Он посмотрел на солдат, стоявших на почетных постах у входа в айван. На персов он взглянул бегло. Дехганов Баресманаса возглавлял Мерена, самый прославленный среди них.
Но внимание шахрадара в первую очередь привлек старший в строю римлян. На самом деле, этот солдат выглядел более чем странно. Он не мог стоять без помощи костылей. Этого человека звали Агафий и он потерял ноги во время сражения у Нехар Малки, когда Велисарий разбил армию малва. Агафий был человеком низкого происхождения, даже по римским меркам. За него вышла замуж дочь самого Мерены.
— Тысячу лет назад, — резко произнес Баресманас. — Время, о котором мы сами многое забыли, дочь, а они — нет. Тысячу лет назад один из их лучших историков объяснял своим соотечественникам, как арии воспитывают ребенка-мальчика.
— Учат его ездить верхом и стрелять из лука, — пробормотала Тахмина. — И ненавидеть любую ложь.
— Это обещание тебе от императора Рима, дочь, тебе и всем ариям, — сказал Баресманас. — Мальчику еще нет одиннадцати лет. Ты понимаешь?
Дочь кивнула. Она слегка повернула голову, изучая скандирующую толпу.
— Фотий! Фотий!
— Я так удивлена, — прошептала она. Баресманас рассмеялся.
— Чем? Что наполовину грек, наполовину египтянин, причем незаконнорожденный сын шлюхи, так хорошо нас понял?
Она покачала головой, чадра пошла волнами.
— Нет, папа. Я просто удивлена…
— Фотий! Фотий!
