Но однажды, вернувшись с одинокой прогулки раньше чем ожидал, я увидел Поющего о Далеком Доме, который сосредоточенно работал за клавиатурой.
С удивлением я следил за его манипуляциями. С необычайным для представителя нетехнологической расы искусством, он, подобно Пенелопе, распускающей по ночам все, что она соткала за предыдущий день, стирал всю вложенную мной информацию.
— Ты пытаешься испортить программу! — закричал я.
Его губы скривились в высокомерной усмешке, но он ничего не ответил.
— Ты не хочешь, чтобы этот корабль работал! Ты хочешь, чтобы Тостиг и его люди остались здесь и погибли!
— Удивляюсь, как ты не заметил этого раньше, — ответил Поющий.
— Тостигу будет интересно услышать об этом! — крикнул я и схватился за лом. — Не пытайся остановить меня, проклятый предатель или я проломлю тебе башку!
К тому времени, что было, вероятно, неизбежно, я уже отождествлял себя с Халией.
— Прежде чем убить меня, — спокойно сказал Поющий, — не желаешь ли ты послушать, почему я это сделал?
Вероятно, мне надо было пойти прямо к Тостигу. Если бы я так и сделал, все могло бы сложиться совсем иначе. Но я медлил. Жители Пердидо всегда отличались любопытством.
— И почему же ты сделал это? — спросил я.
Он улыбнулся и все так же спокойно спросил:
— Скажи мне, человек, знаешь ли ты, что требуется для того, чтобы написать халианские Саги?
Я отложил лом и сел. Он поймал меня на крючок.
— Расскажи, — сказал я.
Саги, — начал Поющий, — это душа нашего народа. Все великие Саги содержат некоторые общие элементы. В них есть героическая фигура, такая, как, например, Тостиг. Наличествует безвыходная ситуация, вроде нашего пребывания на Цели, предательство со стороны некой доверенной ключевой фигуры и геройская гибель предводителя и его людей. Тостиг — подходящая фигура для создания величайшей из Саг. Для того чтобы сочинить ее, я употребил все свое искусство, перечислил в прекрасных стихах все его великие триумфы — бойню на Орлиной Станции, опустошение Звездного Перевала, нападение среди белого дня на Алголь — 4. Во всей истории Халии не было более великого героя. Не хватает только достойного завершения.
— Например? — спросил я.
— Возможен только один вариант. Барон Тостиг должен принять последнюю и обреченную на неудачу битву и погибнуть здесь, на месте величайшей космической битвы в истории Халии, здесь на Цели.
— Но, может быть, это совсем не то, чего хочет сам Тостиг? — заметил я.
— Желания Барона не имеют никакого значения. Важно то, чтобы его Сага получила достойное окончание и пелась впоследствии для поддержания духа всех остальных.
— Но я не вижу, каким образом можно будет сохранить твою Сагу, — сказал я, — если ты будешь с Бароном Тостигом, обреченным на славу и смерть.
— Это уже моя проблема, — ответил Поющий. — Без сомнения, я, как и все великие барды, каким- либо образом разрешу ее. Если мне даже придется умереть до того, как будут готовы последние строфы, я сумею передать копию в Гильдию Поэтов. Финальные строки должны будут дописать за меня другие.
— Что-то мне это не нравится, — сказал я.
— Это потому, что у тебя нет склонности к поэзии. Но ты достаточно умен, чтобы понять, в чем твоя выгода.
— Полагаю, у тебя имеется какой-нибудь совет на этот счет, — сказал я.
— Разумеется, имеется. Верность своей расе должна заставлять тебя желать, чтобы Барон Тостиг никогда не покинул этого места.
Слова Поющего звучали довольно ядовито, но в них крылся определенный смысл. Я понимал, что Тостиг был редкостным представителем своей расы. Такие попадаются один на миллион, он гораздо умнее и гибче, чем большинство его сородичей.
— Что меня удивляет, — сказала Поющему, — так это почему такой халианин, как Тостиг, не командует гораздо большим количеством воинов?
— Это не в нашем духе, мы не любим сотрудничать. Потому-то у нас и нет больших кораблей. Хороший лидер может удержать двадцать, пятьдесят, даже сто человек. Но когда дело доходит до дредноутов с командой в две тысячи человек, это превышает наши возможности. Да и Другие тоже не стали подталкивать нас к объединению кланов под руководством способных руководителей. Они хотели, чтобы мы оставались такими, какие мы есть, грозными, но не слишком сильными.
— Кажется, они не дураки, эти Другие, — сказал я. — С какой, ты говоришь, они планеты?
— Я скорее умер бы, чем рассказал тебе что-нибудь важное о Других, но, к счастью, избавлен от такой необходимости, потому что сам ничего о них не знаю. Но скажи мне, человек, разве здесь наши цели не совпадают? Тебе нужна материальная победа, мне духовная. Если Тостиг примет здесь свою последнюю битву и умрет, мы оба окажемся в выигрыше.
— Но это также может ускорить мою смерть.
Он отрицательно покачал головой.
— Я лично даю тебе клятву Мастера Поэта, что позабочусь о том, чтобы ты смог целым и невредимым вернуться к своим друзьям. И ты покроешь себя славой, вместо стыда за то, что дал Тостигу убежать.
— Но я дал Тостигу слово, — сказал я.
— Ты дал его скорее под давлением чем по собственной воле. В данных обстоятельствах это нельзя рассматривать как обязательство.
— Когда я даю слово, — возразил я, — то рассматриваю это как обязательство.
— Сейчас ты рассуждаешь, как глупый халианский наемник. Разве ты не заинтересован в том, чтобы способствовать интересам своей расы? Или ты такой же романтик, как и Тостиг?
— Я не знаю, черт побери, что мне делать! — раздраженно воскликнул я. — Тостиг мне нравится!
— А я, его бард и компаньон по всем знаменитым битвам, я люблю его, как самого себя. Если ты ему такой же друг, как и враг, то неужели откажешь в так необходимом Тостигу великом конце?
— Ты все понял неправильно, — сказал я ему. — Барон хочет убраться отсюда. Он сам сказал мне о своем стремлении поискать славы и денег в других местах, при более благоприятных обстоятельствах.
— О, он любит изобразить, что очень рационален и боится смерти, — сказал Поющий. — Этот недостаток он приобрел в Лондонском Зоопарке. Но у него сердце истинного халианина, и он с радостью примет геройскую смерть, хочется ему этого или нет. Этот мотив время от времени повторяется в старых Сагах. Герой стремится избежать своего предназначения, но его лучший друг предает его, и герой все-таки встречает свою судьбу.
— Я ему не лучший друг! — воскликнул я.
Но он уже отвернулся от меня и принялся возносить молитвы своим Богам Информации. А я остался наедине со страшным смятением, охватившим душу и сердце.
Моя последняя встреча с Тостигом оказалась столь же приятна, как и все предыдущие. Халианский капитан находился у себя в покоях и заканчивал свой туалет. В этом отношении он был немного тщеславен и даже пользовался железными щипцами для того, чтобы загибать свои бакенбарды торчком вверх, что в этом году было крайне популярно среди халианской знати.
— Стоит ли стараться следовать моде, — пробормотал он. — Как только бакенбарды начинают более или менее прилично укладываться на один манер, так я уже слышу о том, что все уже носят их совсем на другой. А прежний уже никуда не годится. Это задевает мое самолюбие. Скажите, Иуда, корабль готов?
— Готов, — сказал я ему. — Я выяснил, в чем там дело, и все исправил. Пользуясь бесценной помощью Поющего о Далеком Доме, разумеется. Осталось ли еще виски?
— Угощайтесь. Бутылка на обычном месте.
Я налил себе, не разбавляя. Тостиг посмотрел на меня с беспокойством.
— Вы сегодня, кажется, не в духе, Иуда?
Всю эту ночь я провел в борьбе со своей совестью. Мы, евреи планеты Пердидо, часто занимаемся тем, что называется у нас «спорить со своим ангелом». На этот раз, однако, предмет спора был далеко не
