мало, и человек значительно превосходил их в силе. Верди колотил зверюгу о каменную поверхность до тех пор, пока хорек не обмяк. Затем десантник швырнул противника на пол и обессиленно опустился рядом.
В дверях появился Макс. Его форма была изодрана в клочья. Волосы прилипли к потному лбу.
— Ты в порядке, Верди?
— Бывает и хуже.
— Да на тебе живого места нет!
— Ничего, перебьюсь как-нибудь. Помоги мне спуститься.
Верди подобрал свою винтовку и, опираясь на нее, захромал к двери. Вдвоем они спустились вниз и намертво приварили железную дверь, ведущую в здание, чтобы никому из хорьков не пришло в голову снова забраться наверх. Затем присоединились к своим.
Шилитоу и его «Гориллы» по-прежнему пытались отогнать халиан за черту.
— Эй, кто-нибудь, помогите мне! — завопил Сокота. Он оказался один посреди большой группы хорьков. Не переставая вопить, он хлестал вокруг себя лазером. Сокота убил штук десять халиан, но остальные, сообразив что к чему, с цирковой ловкостью уворачивались от луча. Рядом с десантником валялись два его товарища, Таппер и Колвид, вернее то, что от них осталось. Сначала десантников зацепили снайперы, прорвавшиеся в административный корпус, а потом до них добралась толпа. Таппера ранили в руку и спину, но он был еще жив и дико орал, пока хорьки буквально раздирали его в клочья. Колвид получил два ранения в лицо, а потом огненный луч перечеркнул ему грудь. Десантнику повезло — он умер прежде, чем его схватили хорьки.
Сокота обреченно понял, что на помощь ему никто не придет — боевые вопли хорьков заглушали все остальные звуки. Какая-то особо наглая тварь выбила у него из рук винтовку, а потом вцепилась в пальцы. Десантник, не потеряв присутствия духа, свободной рукой вытащил кортик и отсек хорьку голову. Но было уже поздно. Потеряв винтовку, Сокота не мог больше удерживать халиан на расстоянии и мгновенно оказался окружен плотным кольцом мохнатых тел, выставивших вперед копья. Хорьки прекрасно понимали, что без лазерного луча человек бессилен и не сможет устоять против их зубов, когтей и толстой шкуры.
Сокота продолжал борьбу — механически, не задумываясь, отражал и наносил удары кортиком, поворачиваясь навстречу все новым и новым врагам. Пока его руки способны держать оружие, он будет сопротивляться. На правой ноге десантника зияла глубокая рана от удачного удара секирой, коленная чашечка левой ноги, по которой кто-то двинул мотыгой, болела так, что время от времени у Сокоты темнело в глазах. Сокота смертельно устал и уже плохо различал противников, слившихся в единую зубастую массу.
Какой-то хорек едва не отсек ему ухо своим мечом. Плоская сторона лезвия сильно ударила десантника по голове. Сокота понял, что если сейчас же что-то не предпримет, то все будет кончено. Страх придал ему силы. Отчаянно размахивая кортиком, он отступал, стараясь не споткнуться о тела мертвых и раненых хорьков, которые без счета валялись вокруг. Сокота пытался добраться до каменной стены здания.
Он приостановился, вытирая пот со лба окровавленной рукой, и тут же на него бросился хорек. Десантник насадил его на свой клинок, как на вертел, поднял за ногу и швырнул завывающую тварь прямо в оскаленные морды остальных. Те, похоже, поняли, что зубы и когти не лучшее средство против стали (далеко не у всех халиан имелось оружие), и приостановились. Затем все началось снова.
Сокота потерял счет времени. Он колол, рубил и кромсал покрытые шерстью тела, постепенно отодвигаясь назад. Когда хорьки останавливались, человек тоже переставал драться, а затем кошмар начинался вновь. Наконец солдат почувствовал за спиной гранитную стену. К его великому облегчению, толпа перед ним поредела и откатилась назад за пределы ангара. Это Шилитоу, собрав вокруг себя большую часть роты, оттеснил халиан обратно.
— Сержант! — крикнул Сокота, когда тот заметил его. — Колвид и Таппер убиты.
— Я их видел. Присматривай за собой.
Один из уцелевших хорьков, заметив, что Сокота отвлекся, метнулся к человеку и вцепился в израненную левую руку. Десантник взвыл от боли.
— Проклятая крыса! — Сокота поднял кортик и изо всех сил опустил его рукоятку на голову хорька. Кость хрустнула, но десантник продолжал бить уже мертвую тварь, пока окровавленные челюсти не разжались и хорек не рухнул на землю. Рука человека была разодрана до такой степени, что видны были сухожилия. От боли у Сокоты выступили слезы, он не помнил себя от злости.
— Ах ты жалкая кормушка для блох! Я сдеру с тебя шкуру и оставлю себе на память! Я буду вытирать об нее ноги! — Бросив кортик, Сокота вытащил свой нож. Он схватил хорька за морду и разложил на земле. Затем сделал широкий разрез на горле и принялся сдирать с мертвого халианина шкуру.
Неожиданно крошечный хорек проскользнул под цепью десантников и бросился к Сокоте. Воткнув свое копье в землю, хорек прыгнул на мертвое тело и что-то протестующе заверещал, безуспешно пытаясь выхватить у десантника нож, а потом распластался на мертвом халианине, прикрыв его собственным телом.
— Эй, что он говорит? — спросил Сокота, не зная, как заполучить обратно свою добычу.
— Ты убил его мать. — Это сообщил доктор, высунувшийся из-за угла здания. — Он не хочет, чтобы ты снимал шкуру.
— Это его мать? — Сокота отшатнулся. — О Боже, я… — С ужасом глядя на дело рук своих, он попятился назад. Внезапно детеныш прыгнул на него и расцарапал ногу своими маленькими коготками. Сокота, казалось, не заметил этого. Он повернулся и, шатаясь, завернул за угол, откуда только что вылез доктор. Затем Мак услышал, как десантника вырвало.
Детеныш то выл, то как-то очень по-человечьи хлюпал носом над распростертым телом. Он что-то ласково чирикал, но доктор почти ничего не понимал. Маку было не по себе от того оборота, который приняла их операция. Обе стороны словно напрочь забыли, что их враги — это мыслящие и страдающие существа. Маку было до слез жаль детеныша, ему хотелось для него что-нибудь сделать. Но что тут сделаешь?
Доктор заметил, что маленький хорек ранен в плечо, по черной шерсти стекала тонкая струйка крови и капала на землю. Убитый горем зверек не обращал никакого внимания на рану, его горе было слишком глубоко. Мак был врачом, а врачи призваны облегчать боль. Доктор не мог равнодушно смотреть на страдающее существо, даже если оно являлось врагом. «Идиот, — обругал себя доктор, — ребенок не может быть врагом».
Мак потянулся за своей аптечкой. Ему вдруг показалось, что он понял, почему халиане с такой ненавистью относятся к людям. Десантники были для них страшными незваными пришельцами, ни один из здешних жителей никогда в жизни не видел людей.
Пристыженный Мак подошел поближе, держа в руках открытый пакет со стерильным тампоном, пропитанным обезболивающим лекарством. Стараясь говорить тихо и ласково, он обратился к хорьку на его родном языке:
— Полегче, дружок. Успокойся. Ты храбрый воин, очень храбрый. Но тебя ранили. Сейчас я помогу тебе. Рана перестанет болеть, и ты сможешь отдохнуть. Я не причиню тебе зла.
Маленький хорек не обращал на него ни малейшего внимания, пока человек не подошел и не наклонился. Как только доктор оказался на расстоянии вытянутой руки, халианин подпрыгнул, норовя вцепиться Маку в лицо, но промахнулся. Горе замедлило его реакцию. Мак легко уклонился и схватил хорька за шиворот. Тот завопил от страха, а доктор приложил тампон к открытой ране и только потом опустил маленького халианина на землю.
Словно по мановению волшебной палочки поведение детеныша изменилось. Только что он свирепо рычал, а теперь неприкрытая злоба уступила место настороженности. Мак вытащил пластырь.
— Судьба воина — умереть в бою. Кровь покинет мое тело вместе с жизнью. О моем мужестве сложат песни! — гордо заявил детеныш.
Мак улыбнулся:
— Тебе стоит подумать о том, чтобы подрасти и умереть в более важной битве, где ты убьешь много своих врагов. Нас здесь так мало, что умирать из-за этого незачем.
— Я убью тебя.
Рассмеявшись про себя. Мак оттопырил нижнюю губу, что у халиан служило признаком недоумения.
