Маленькая Петула росла и толстела, а проплешина мистера Малика ширилась, но вначале не слишком его беспокоила. Достаточно было перемещать пробор еще чуть вправо и забирать побольше волос для прикрытия проблемного участка. А когда лысина стала слишком очевидна, мистер Малик обнаружил, что бриолин (банка так и стояла в шкафчике ванной комнаты со времен кока) прекрасно удерживает волосы в нужном положении. Постепенно, почти незаметно, линия пробора все опускалась, слой бриолина становился толще, и в какой-то момент вдруг стало очевидно: то, что тридцать лет назад началось с подражания Року Хадсону, превратилось в типичный кондовый «заем».
Но… сколько бы ни дразнила отца повзрослевшая (и постройневшая) Петула, сколько бы товарищ по клубу, отвратительно волосатый Патель, ни намекал на одиозных английских футболистов, носящих такую же прическу, сколько бы парикмахер ни предлагал сэру подумать о накладке (теперь, когда миссис Малик скончалась, она, увы, не могла высказаться на сей счет), в жизни нормального мужчины есть место лишь одной кардинальной смене облика. Пусть укладка волос отнимает по утрам массу времени, а результат крайне неубедителен — но парик даже не обсуждается, как и бритье наголо. Люди склонны забывать, что внешний облик и душа — совершенно разные вещи. Между тем в груди мистера Малика бушевали такие же страсти, как и у любого другого мужчины.
Последние три года он — кругленький, смуглый, плешивый — тайно умирал от любви к Роз Мбиква.
3
Цапля
Восемь лет назад жена мистера Малика Аруна умерла от рака, на что он отреагировал так, как многие другие мужчины в подобной ситуации, — еще глубже погрузился в работу. Он любил жену. Любовь пришла не сразу, не в момент знакомства с выбранной для него родственниками застенчивой девушкой, на первый взгляд чересчур высокой и лишь умеренно привлекательной. Но чем больше мистер Малик узнавал эту тихую задумчивую девушку, тем выше ценил ее многочисленные достоинства и тем нежнее относился к мелким недостаткам. Красота ее расцветала изнутри и порой сияла так ярко, что мистер Малик едва мог смотреть на свою замечательную супругу. Ее смерть глубоко ранила его душу, причинила такую боль, которую облегчала лишь бесконечная, неустанная работа. Но потом с ним случился первый сердечный приступ — точно в том возрасте, что и у его отца, который от этого и скончался, — и дочь Петула убедила его проконсультироваться со специалистом.
— И не на Лимуру-роуд, папочка, а на Харли-стрит.
Мистер Малик был человек небедный. В 1932 году его отец основал табачную компанию «Весельчак». Тогда курили буквально все. Это считалось круто. Мужчины курили трубки, богачи — сигары, а женщины, от горничных до маркиз, — сигареты. В фильмах тоже почти все дымили — даже Рок Хадсон (разве что не Дорис Дэй). Однако в Кении по тем временам достать импортные сигареты и сигары было трудновато. Почему бы, подумал мистер Малик-старший, не закупить табаку вместе с необходимым оборудованием и не начать производить курево самому? Компания «Весельчак» с ее фирменным знаком — улыбающимся смуглым красавцем в цилиндре и фраке, пыхающим толстой сигарой, — моментально пошла в гору.
Потом началась Вторая мировая война. Немецкие подводные лодки патрулировали Атлантику; поставки табака в Англию из Америки и Вест-Индии практически прекратились. Кения входила в состав Британской империи, и кенийский табак реквизировали для британских производителей. Река продукции «Весельчака» обмелела, потекла слабым ручейком. Как только наступил мир, на рынок полезли крупные мировые производители со своими «Нейви кат», «Пэлл Мэлл», «Лаки страйк». При устаревшем оборудовании «Весельчак» не мог с ними конкурировать. Ситуация казалась безнадежной. Однако во время войны к сигарам «Весельчак» пристрастился русский консул Михаил Онкратов (на самом деле шпион, о чем в Найроби все знали, но… он закатывал такие грандиозные балы). После окончания боевых действий Онкратов начал коробками отсылать кенийские сигары родственникам в Россию и друзьям в Восточную Европу. Эти сигары были бесконечно лучше тех, что производились в соцлагере, и дешевле гаванских, а потому пользовались невероятным спросом. Их популярность за недавно опустившимся «железным занавесом» сделалась так велика, что Онкратов выразил желание стать экспортером мистера Малика- старшего. К 1960 году Михаил Онкратов приобрел чудный дом на озере Комо, а товарищи гурманы от Гданьска до Сталинграда и Софии стали курить исключительно найробийский «Весельчак», на производство которого работало уже триста человек. В 1964-м мистер Малик-старший умер от инфаркта.
Мистер Малик к тому времени закончил школу и уехал учиться в Лондонскую школу экономики. Экономика нисколько его не интересовала (ЛШЭ он выбрал по настоянию отца), зато Лондон он полюбил. Он поселился в меблированных комнатах в Клеркенуэлле и под серыми северными небесами наслаждался жизнью так, как ему никогда не удавалось под жарким экваториальным солнцем. Он был в восторге от пабов, улиц, женщин, свободы, студенческой жизни и даже начал писать политические заметки в студенческую газету Лондонского университета (тогдашний «Феррет»). Неожиданно раскрывшиеся журналистские способности будоражили его до такой степени, что он частенько возвращался домой с лекций по Флит-стрит исключительно ради того, чтобы мельком заглянуть в настоящие издательства и вдохнуть аромат типографской краски. Может, получив диплом, стать журналистом? Затем пришла телеграмма. Мистер Малик, как и подобало послушному старшему сыну, каким он являлся, сразу все бросил и вернулся домой — невольным владельцем и управляющим табачной фабрики «Весельчак».
Мистер Малик оказался хорошим бизнесменом в том смысле, что он всегда учитывал интересы служащих, а предприятие приносило доход. Однако он день и ночь переживал из-за работы и не знал ни минуты покоя — и в этом смысле был бизнесменом плохим. Когда же он ненадолго забывал о работе, то тревожился из-за дочери Петулы. Она тоже училась за рубежом и в 2001 году вернулась из Нью-Йорка с дипломом магистра управления, но без мужа. Сейчас ей было двадцать девять, она все еще не обзавелась мужем и жила дома. Одно это давно извело бы любого отца. Если б она хоть изредка надевала красивое сари вместо своих мешковатых штанов…
— Это не штаны, папочка, а джинсы, — поправляла Петула, хотя мистер Малик совершенно не понимал, в чем разница. Штаны и штаны.
Впрочем, нельзя было не признать, что дочь стала незаменимой помощницей в управлении фабрикой.
— Я договорилась о приеме у сэра Горацио Редмонда в Лондоне, — сообщила Петула. — И не волнуйся, папочка, пока тебя не будет, я за всем прослежу.
Сэр Горацио, глядя затуманенным взором поверх городских крыш на голые деревья Риджент-парка, четко прорисованные на фоне серого английского неба, сказал своему новому пациенту следующее:
— Вам нужно обзавестись хобби. Чем-то, что отвлекало бы от работы. Понимаете, у вас это последствие стресса.
Именитый кардиолог просмаковал последнее слово. Еще в прошлом году диагноз звучал бы так: «Вы перетрудились». Доктору и сейчас казалось, что старая фраза больше соответствует духу Харли-стрит, но… раз теперь принято говорить «стресс», надо идти в ногу со временем и оправдывать ожидания пациентов.
В сумраке за окном по направлению к парку, медленно взмахивая крыльями, пролетела большая серая птица. Черт, надо же, цапля — спрашивается, откуда? Хищница, пожирательница форели… Доктор, насупившись, отвернулся от окна. Интересно, подумал он, наблюдая за смуглокожим посетителем, — тот застегнул верхнюю пуговицу рубашки и потянулся за галстуком, — а у них в Индии форель водится? Или где там, в Африке? Доктор еще помнил лекции о тропических болезнях, прослушанные в Бартсе. Москиты и малярия, мошка и речная лихорадка, цеце и сонная болезнь — да уж, насекомых в Африке хватает. Но есть ли там поденки, толстоголовки, трутни, осока? Сбегают ли с африканских высогорий стремительные ручьи, текут ли спокойные меловые реки по безмятежным лугам в тех краях, откуда явился этот господин?
