планеты (кстати, необычайно красивое небо) полыхало ярко-зеленым огнем, бугристое скопище слизняков оплывало и склеивалось в тестообразную слоистую массу, изрезанную кое-где глубокими извилистыми бороздами, который тоже постепенно склеивались, придавленные тяжестью оплывающих бугров. В сумерках, после проливного, но кратковременного дождя, слизняки засветились и стали вспучиваться кверху длинными пузырями. По мере того, как пузыри вытягивались в колонны, слизняки отклеивались друг от друга и начинали светиться очень разнообразно: голубым, розовым, желтым, красным, зеленым и всеми оттенками этих цветов. Чем тоньше были колонны, тем выше они вырастали, потом они изгибались под собственной тяжестью и оседали плавными дугами или восьмерками, а на верхних изгибах дуг и восьмерок вспухали новые пузыри, и все повторялось. Переливы нежного света, однообразный круговорот пластических форм... Покой, нирвана, усыпительное блаженство полного умиротворения, и трудно было представить себе, что где-то постукивал пульс иного образа жизни. Однако пришли круглотелы, и стало жутко – от них почему-то весьма ощутимо веяло скрытой опасностью. Было неясно, какую опасность таили в себе существа в виде черных шаров с толстыми валиками по экватору, но жуть нарастала, и все остальное уже не имело значения. Круглотелы грубо ломились сквозь заросли, раздавливали слизняков и с жадным чмоканьем высасывали лужи светящейся жидкости. Их было три, и они сначала были довольно медлительны, потом каждый из них разделился на три шара поменьше, и эти шары стали носиться со скоростью пушечных ядер. Трижды три – опять-таки девять...
Долгожданный звонок наполнил каюту мелодичной трелью.Открылисьзамкиремней, воздух с шипением вышел из комбинезона. Леонид встал ипотопталсяна месте, разминая затекшие ноги. «Нет, – думал он,– Балмеру этого не понять. До тех пор не понять, пока сам не шлепнется в болота Зуммы...»
БАЛМЕР, ЛИКУЛА И ТРИ МИЛЛИОНА «МАМОНТОВ»
Космолайнер «Ариадна» относился к разряду самых крупных я комфортабельных планетолетов Солнечной системы, хотя построен был по старой классической схеме обычных «трубчатых» кораблей. Схема довольно проста: три вложенные друг в друга трубы разных диаметров и воронка фотонного отражателя. Главная из труб – средняя – высокопрочный корпус, хребет корабля, несущий на себе всю массу корабельных конструкций. Внешняя труба – защитный корпус планетолета, внутренняя – легкий корпус, или, как его именуют монтажники, «ложный». Это – общее, что объединяло типы «трубчатых» кораблей; и еще, конечно, – сам принцип движения, фотонная тяга.
Разумеется, каждый из таких кораблей имел свои отличительные особенности, зависимые от его размера, давности постройки и рабочего назначения. По величине, добротности технического оснащения, удобствам в эксплуатации фотонный левиафан «Ариадна», лайнер километровой длины, превосходил любой из «трубчатых» планетолетов.
Если бы кому-нибудь, кто плохо знал устройство «Ариадны», понадобилось обойти цилиндрическое пространство между защитным и несущим корпусами по всей длине корабля, он, пожалуй, блуждал бы несколько суток. Грузовые трюмы, палубы вакуум-створов, ангары орбитальных катеров, цистерны, большие и малые танки для жидких грузов, склады, холодильники, погрузочно-разгрузочные механизмы, пневматические трубопроводы, насосные агрегаты, разветвленная сеть биозащитного комплекса, множество специализированных отсеков – от аккумуляторных до скафандровых и ремонтных. Как правило, во время крейсерского хода это царство автоматики было безлюдным. Зона обитания простиралась внутри несущего корпуса. Между несущим и «ложным» корпусами располагались семьсот пассажирских кают, две независимые друг от друга системы жизнеобеспечения, аварийный энергоблок, девяносто кают для экипажа и большое количество служебных помещений. Командный пост занимал носовую часть корабля: центр дальней связи, навигационный центр, штурманские и ходовые рубки. Топливо, группа главного двигателя и моторная группа маневровой тяги заполняли объемистую муфту на корме у самого основания зеркала отражателя.
Труба «ложного» корпуса, которая на большинстве «трубчатых» планетолетов представляла собой лишь туннельный коридор, идущий вдоль осевой линии корабля, на «Ариадне» имела такой огромный диаметр, что это позволило создателям лайнера обеспечить пассажиров и экипаж максимально возможными в условиях космического перелета удобствами. Продольная палуба делила внутрикорабельную полость на два колоссальных полуцилиндра: так называемые верхний портоментал, пассажирский, и нижний – служебный. И здесь, в период строительства «Ариадны», было где развернуться специалистам по художественно-техническому оформлению и вопросам комфорта...
Из верхнего портоментала в нижний, служебный, можно попасть или но движущимся тротуарам террас и дальше – по эскалатору, или по винтовым трапам соединительных шахт. Леонид покинул каюту слишком рано – сразу, как только освободился от комбинезона, – тротуары еще не работали, было сумрачно, светились лишь синие орнаменты на бортовых ограждениях террас, оранжевые стрелы указателей, цветные диски сигналов. У входа в ближайшую шахту сигнал светился красным запретным огнем, и Леонид подумал, что запрет придется нарушить. Вспыхнул розовый овал двери – открылась чья-то каюта. Овал отразился в одном из зеркал противоположной террасы, угас, по мягкому тротуару неслышно двигалась фигура в белом. Леонид уже сошел на первые ступеньки трапа, когда фигура в белом стремительно пронеслась мимо. Кто-то из самых нетерпеливых пассажиров торопился в плавательный бассейн.
Служебный портоментал был уже освещен. По сравнению с верхним он выглядел строже. Здесь не было зеркальных простенков, изящных орнаментов, не было «зимних» садов и бассейнов. Широкие террасы простирались вдоль стен двумя ярусами. Внизу, на самом дне этого металлического ущелья, глянцево блестели четыре ствола путеводов. Сквозь прозрачные стенки стволов хорошо просматривались светлые шары-кабины, деловито снующие вдоль осевой линии корабля. Очевидно, шла смена вахт. Леонид засмотрелся на путеводы и едва не уехал обратно наверх – он спрыгнул с движущейся ленты тротуара, когда она уже начинала горбиться ступеньками эскалатора.
У входа в медицинский сектор Леонид замедлил шаг, оглянулся через плечо. Людей на террасах было немного, никто не смотрел ему вслед, однако он почему-то испытывал чувство неловкости и неудовольствия. Заходить к Балмеру не хотелось, но идти на попятный не позволяло данное Балмеру обещание.
Балмер стоял перед шахматным столиком. Заложив руки за спину, изучал расположение фигур. Лицо у него было большое, тяжелое и казалось чуточку высокомерным. Он заметил вошедшего Леонида, но отвлекся от своего занятия не сразу.
– Ну и как? – спросил он. Голос мягкий, доброжелательный.
– То же самое, – ответил Леонид.
Балмер внимательно посмотрел на него.
– Мне кажется, эффект «ощущения себя» значительно усилился, – добавил Леонид. – Логически это выглядело безупречно.
– Вы потребовали дать вам четвертую степень альбастезии?
– Я делаю все, что вы советуете, Балмер.
– Ну что ж... Прошу вас в диагностический кабинет.
Леонид вошел в уже знакомое ему помещение, разделся и сел в диагностическое кресло. Снял с подлокотника эластичную шапочку, усеянную внутри металлическим бисером датчиков, подумал, что все равно придется ее надевать, и надел. Окинул взглядом помещение. Кресло, ребристые серые стены и пульт в углу – больше ничего здесь не было.
Вошел Балмер.
– О, вы уже вполне освоились с оборудованием. Похвально.
Он поправил шапочку на голове пациента, прилепил к его голой груди, рукам и ногам несколько мягких присосок.
– Вы прекрасно сложены, Русанов. В античных пропорциях. Не помню, говорил ли я вам это в прошлый раз?
– Кажется, да. Но я не в претензии.
– Вы хорошо переносите комплименты.
– У меня к ним врожденный иммунитет.
– Ну это совсем ни к чему. – Балмер изменил наклон кресла, и Леонид почувствовал себя в нем удобнее. Руки удобно лежали на разведенных в стороны подлокотниках. – Да, не усложняйте.
