Ярославле, почти весь сезон отыграла. Если бы не ребенок, и с труппой бы уехала.
– А где Софья Николаевна? Вы знакомы, живете вместе?
Мерцалова вдруг порывисто повернулась к нему. В черных, сузившихся глазах мелькнула хорошо знакомая Владимиру яростная искра.
– Да уехала, уехала твоя Софья Николаевна! – с нескрываемым презрением сказала она. – Еще месяц назад с каким-то купцом в Москву укатила. Ты бы, голубь мой, еще бы годик-другой подождал с визитом…
– С… купцом? – Владимир неловко провел рукой по лбу. Для чего-то спросил: – С каким же?
– Я у него документов не смотрела, – отрезала Мерцалова. – Мне и дела никакого не было. Он подкатил, Соня твоя села к нему в коляску – и уехала.
– Но… как же так? Я же столько писал ей… Просил подождать… – Владимир сел прямо на немытые доски крыльца, добела стиснул рукой перекладину. – У меня умер отец, навалилось столько дел по имению, по наследству… Как только смог вырваться, сразу помчался…
– А ей-то что до того? – пожала плечами Мерцалова. – Разве ты не знаешь, какой она тут сразу примой стала? Почти все главные роли переиграла, с Режан-Стремлиновой прямо судороги делались… А девочке восемнадцати нет! Приехал купец московский, деньгами помахал, бриллиантами посыпал, как курочке, цып- цып – она и кинулась… Обычное дело. Уж кто-кто, а ты знать должен.
– Маша, замолчи, – тяжело сказал Владимир, глядя себе под ноги в черную сырую землю. – Так… Так не может быть. Ты могла не знать всего, ты могла не так понять… Не знаю, рассказывала ли она тебе что- нибудь, но… Это ошибка, недоразумение, чья-нибудь грязная интрига, но… Господи, Софья…
– Да что тут понимать?! – с сердцем, зло бросила Мерцалова. – Искали золота в навозе… Да ты не мучайся, друг сердечный. Другую найдешь. При твоих-то доходах теперешних… Батюшка-то много ли оставил? Или другие наследники имеются?
Владимир не ответил ей. Некоторое время он сидел неподвижно, сгорбившись и о чем-то сосредоточенно думая. Затем быстро вскочил, вытащил из портмоне несколько сотенных билетов, не глядя, положил на доски крыльца и, бросив Мерцаловой: «Прощай…», пошел к калитке.
Мерцалова молча проводила его глазами, в которых стояли тяжелые, недвижные слезы. Она дождалась, пока Черменский запрыгнет в пролетку, пока извозчик басом крикнет: «Тр-рогай, мертвая!», пока скрипнут рессоры и зачмокает под копытами еще влажная дорожная земля, – и вдруг птицей метнулась через двор к калитке, вылетела на улицу, истошно, по-бабьи заголосила вслед:
– Володя!!! Господи-и-и!!!
Но пролетка уже скрылась за углом: только качались сплошь фиолетовые от пахучих соцветий ветви сирени, перевешивающиеся через заборы. Мерцалова дико оглянулась по сторонам, словно ожидая от кого-то помощи, – но переулок был пуст, только посреди дороги лениво чесался рыжий лохматый пес. Покосившись на Мерцалову, он не спеша поднялся, лениво брехнул и потрусил вдоль забора. Женщина закрыла лицо руками и, шатаясь как пьяная, медленно побрела к распахнутой калитке.
– …Куда ехать теперь думаете, Владимир Дмитрич? – решился спросить Северьян, когда извозчик остановился на привокзальной площади. Черменский, за всю дорогу не промолвивший ни слова, медленно обернулся к нему:
– Едем в Москву. Ступай, бери билеты.
Сказано это было спокойно и твердо, но, глядя в серые, ставшие холодными, как наледь на мостовой, глаза своего друга, Северьян больше не задал ни одного вопроса и молча побежал в сторону кассы.
