несущегося берегом моря «Мерседеса».
Солнце успело полностью опуститься в воду, когда Шкипер остановил машину перед оградой ресторана, весь фасад которого был увит плетями дикого винограда. Под окнами, в глиняных ящичках, буйствовали красная герань и белые гардении. Во дворике тихо журчал фонтан, изливающийся из кувшина позеленевшей каменной нимфы. Дверь ресторана была распахнута настежь, и оттуда доносилась неаполитанская песня. Поднапрягшись, я вспомнила ее название: «Луна росса». В детстве я разучивала это в музыкальной школе.
Войдя в зал вслед за Шкипером, я растерянно остановилась. Было похоже, что мы ошиблись адресом. В ресторане не было ни души, и здесь явно шел ремонт. Столы были вынесены, на довольно большой эстраде для музыкантов тосковали закрытые чехлами инструменты, обстановка была частично ободрана, частично забрызгана побелкой, но я смогла разглядеть, что когда-то этот зал был стилизован под средневековую таверну. Из-под белых потеков краски и кое-как наброшенной оберточной бумаги выглядывал то старинный тяжелый канделябр, то бочонок для вина с медным, покрытым патиной краном, то лезвие огромной зазубренной алебарды. Цветные стекла высоких окон загадочно поблескивали в закатном свете.
– Ты куда меня привез? – удивилась я.
Шкипер, не слушая, гаркнул на весь ресторан:
– Бона сера! Марчелло, дове сай?[2]
В заднем помещении, за эстрадой, что-то завозилось, звякнуло, покатилось, раздалось придушенное итальянское ругательство, и из-за крошечной двери появился смуглый черноволосый человек лет шестидесяти с лицом уставшего от жизни пирата. Сходство довершала грязноватая тельняшка, разорванная на плече и открывавшая синюю вытатуированную русалку, и повязанный сверху на голову красный платок. Он сердито воззрился на нас, но затем узнал Шкипера, заулыбался и широко раскрыл объятия. Они обнялись, причем пират совершенно по-родственному похлопал Шкипера по спине.
– Паоло… Ком е стай, бамбино?
– Марчелло… Бене, грациа. Е ту?
Они негромко заговорили по-итальянски, Марчелло то и дело обводил рукой зал, явно показывая, как идут дела, улыбался грустной улыбкой, собирающей в обезьяньи морщины все его загорелое лицо. Из той же двери вышла полная женщина в испачканном кетчупом фартуке с очень приятным большеглазым лицом, которая тоже нежно расцеловала Шкипера. Она тут же начала было задавать вопросы, но Пашка извиняющимся жестом поднял обе ладони, прерывая разговор, и за руку привлек меня к себе.
– Марчелло, Мария, – миа молье Сандра.[3]
Итальянская чета на миг застыла с широко открытыми глазами, что выглядело несколько комично. Я, стараясь не смеяться, вежливо улыбнулась, сказала было «бона сера», но Марчелло и Мария разразились радостными воплями, аплодисментами, кинулись, к моему испугу, целовать и обнимать меня и вообще вели себя так, словно Шкипер был их родным сыном, которого они давно и безнадежно уговаривали жениться хоть на ком-нибудь. Марчелло тут же принялся энергично орать в сторону служебной двери, грохот за которой сразу усилился, заглушив музыку, и в зал вылетели полдесятка разновозрастных официантов, двое поваров в серых фартуках и девица моих лет, крашеная блондинка в усыпанном блестками платье и на высоких каблуках, немедленно прыгнувшая Шкиперу на шею. Меня бесцеремонно, но очень доброжелательно рассмотрели со всех сторон и нестройным хором объявили Шкиперу свое восхищение. Толстая Мария тут же начала что-то советовать мне, хмурясь и показывая на Шкипера, но я беспомощно пожала плечами, не понимая ее. Сообразив это, Мария широко улыбнулась, огляделась по сторонам, вытащила из-под вороха бумаги и тряпок огромную медную сковородку на длинной ручке и решительно замахнулась ею в сторону Шкипера. Видимо, она старалась преподать мне курс молодой жены.
– Гадство какое! – возмутился Шкипер. И зашептал на ухо женщине, показывая на меня рукой.
Мария внимательно выслушала, одобрительно улыбнулась и что-то шепнула Пашке в ответ. Тот молча поцеловал ей руку, обнял меня за плечи и повел в глубь ресторана вслед за удаляющимся туда Марчелло. Официанты и девица дружным стадом побежали за нами. Мы прошли узким, темным коридором, где пахло краской и валялся строительный мусор, Марчелло откинул пыльную портьеру – и в лицо мне ударил свежий и соленый воздух.
Мы стояли на открытой веранде ресторана, выходящей прямо к полоске пляжа и усыпанному вечерними огнями морю. Здесь, видимо, ремонт уже был закончен или еще не начинался, потому что за белыми столами сидели и ужинали люди, на маленьком пятачке эстрады играл на синтезаторе мальчишка лет шестнадцати, а блондинка в платье с блестками, встав рядом с ним, взяла микрофон и довольно приятным, хотя и слабым голосом запела «Фуникули-фуникула». Марчелло подвел нас к столику у края веранды, зажег маленькую свечу в голубом бокале, с улыбкой поправил камелии в вазе и, отстранив Шкипера, сам отодвинул для меня стул. Шкипер попытался было сделать заказ, но Марчелло, встав в позу римского консула, произнес короткую сердитую речь и убежал на кухню.
– Он, понимаешь, сам знает, чем меня кормить, – усмехнувшись, объяснил Шкипер. – Спорить без толку. Сейчас полведра макарон принесет и будет над душой стоять, пока все не уплету. А Мария для тебя креветки жарит.
– Что ты ей про меня говорил? – подозрительно спросила я, вспомнив, как Шкипер шептал что-то на ухо хозяйке. Он широко улыбнулся:
– Говорил, что ты мне по утрам кофе в постель носишь.
– Ах, поганец!..
– Да ла-адно… – Шкипер достал сигареты, сунул одну в рот. – Поешь сначала или сразу о делах?..
– Давай о делах, – вздохнув, сказала я.
– Тогда говорю в последний раз: будет лучше, если я на тебе женюсь.
– Кому лучше, Пашка? – Я уставилась через его плечо на искрящееся огнями море. – Зачем тебе это? Я и так никуда не денусь. Можешь всем говорить, что я твоя жена, если… если это важно. Сколько захочешь, столько вместе и проживем.
– Это ты проживешь, – поправил он. – А мой век маленький. Извини, что говорю, но ты понимать должна.
– О господи… – пробормотала я. Больше сказать было нечего: Шкипер был прав. Все же, немного собравшись с мыслями, я попробовала уточнить: – Ты говорил, что у тебя вроде легальный бизнес…
– Здесь – да. А нашим совкам до легального еще лет сорок… при хорошем раскладе. Я не доживу.
– Зачем тебе это? – безнадежно спросила я, зная, что ответа не получу. – Денег мало?
Шкипер, словно не слыша меня, продолжал:
– Во-первых, меня Бьянка беспокоит. Если что-то со мной, то куда она?..
– Я ее заберу. Обещаю.
– Кто тебе даст, детка? Тут не Россия, тут законы работают… Если ты ей и мне никто – ее не выпустят. И жить с тобой не дадут. И потом – бабки…
– Какие бабки? – не поняла я.
– Мои. Не очень маленькие. – Шкипер выпустил облако дыма. – В случае чего Бьянка одна все наследует, а она – дитё. Налетит шушера всякая…
– Ты хочешь, чтобы я?.. – не поверила я. – Я наследовала?!
– Хочу.
– Шкипер… – жалобно сказала я. – Меня же сразу застрелят!
– Умные люди богатых вдов не стреляют, – внушительно сказал Шкипер. – На тебе сразу же принц Монако женится. Или Вандербильд какой-нибудь.
– Только Вандербильда мне не хватало… – пробормотала я. Но мысли неожиданно пришли в порядок. Краткое и простое объяснение Шкипера без всяких романтических наворотов успокоило меня. В такое положение дел я могла поверить. Одно дело – маленькая девочка с миллионами в охапке, и совсем другое – взрослая порядочная женщина при этой девочке. Взрослой и порядочной женщиной я самонадеянно посчитала двадцатидвухлетнюю себя.
– У меня, кроме тебя и Бьянки, никого нет, – словно в который раз прочитав мои мысли, сказал Шкипер. – Кому я еще все это оставлять должен? Жигану, что ли?
Несколько лет спустя я вспомню эту фразу, и у меня похолодеет спина. Но тогда я еще и предположить не могла, чем все закончится, и деловито сказала:
