пытаться. Сказал Ваське: «Без толку. Норовистый, как черт. Татарам продавай».
Продавать татарам такую красоту Ваське не хотелось, он рассчитывал сбыть породистого скакуна какому-нибудь богатому знатоку в Одессе, но необъезженная лошадь сильно теряла в цене, и Васька не спешил подыскивать покупателя, все еще надеясь обломать строптивца. И сейчас Илья не верил своим глазам: неукротимый золотой галопом несся по кругу, словно в цирке, а на его спине, сжав бока коня коричневыми исцарапанными ногами и гикая, как кабардинский мальчишка, сидела Роза Чачанка. Испуга на ее лице не было и в помине: было очевидно, что Роза упивается скачкой. Более того – понаблюдав за ней с минуту, Илья увидел, что бешеная баба показывает джигитовку: она то запрокидывалась назад, почти ложась на круп лошади, то на лету срывала лист с грецкого ореха, то, свешиваясь до земли, подхватывала прямо из-под копыт гальку, то, как в пляске, била плечами. Пробормотав: «Вот шальная…», Илья ткнул кулаком в бок стоящего рядом Лазаря и потребовал объяснений. Лазарь долго отмахивался и орал по- гречески, но в конце концов сбивчиво поведал следующее.
Ранним утром Васька Ставраки, ругаясь и размахивая кнутом, на веревке приволок рыжего жеребца к трактиру. Там его, по уговору, ожидал высокий и длинный, худой, как щепка, цыган-кэлдэрар Иштван из Одессы, клятвенно пообещавший Ваське объездить упрямую тварь. Разумеется, ничего не вышло и у Иштвана: раз за разом он оказывался на земле. К тому времени к трактиру начали сходиться вернувшиеся с раннего лова рыбаки, собралась толпа, Иштвану помогали советами, подбадривали, но ничего не помогало. В конце концов вывалянный с ног до головы в пыли цыган заявил, что, видно, не судьба, и добавил, что такой оголтелой коняки он не видал сроду. После Иштвана попробовал еще раз «на авось» и сам Васька, но под хохот рыбаков тоже полетел в пыль. Окончательно выйдя из себя, он с матерной бранью выдернул из- за голенища кнут и принялся изо всех сил хлестать вскидывающегося на дыбы жеребца. И тут с грохотом разверзлась дверь трактира – на двор вылетела заспанная, растрепанная и орущая Чачанка. Подбежав к Ваське, она вырвала у него кнут, швырнула его далеко в море, во всеуслышание высказала все, что она думает об этом «бесштанном босяке», и решительно зашагала к обозленному жеребцу, на ходу подтыкая юбку. Остановить Розу бросились сразу несколько человек, но она зарычала на них так, что те шарахнулись, не спеша огладила и отерла рукавом дрожащего от ярости жеребца, скормила ему что-то со своей ладони и, обняв бешеную тварь за шею, принялась нашептывать ему на ухо. Конь слушал, подергивая головой и переступая с ноги на ногу, тянулся к Розе губами и лишь коротко всхрапнул, когда она вскочила ему на спину.
– Где она так джигитовать научилась, матерь божья? – проворчал за спиной Ильи Иштван. – Первый раз в жизни вижу, чтобы цыганка на лошади гоняла! Да еще на такой злющей!
– И никакая она не цыганка. Примазывается! – зло сказала Маргитка.
– Замолчи, – велел Илья. Маргитка вспыхнула, но ответить не успела, потому что в эту минуту Роза под восторженные вопли зрителей осадила взмыленного жеребца, ласково похлопала его по шее, спрыгнув на землю, и зашагала к Ваське Ставраки. Тот стоял под грецким орехом, прислонившись спиной к толстому корявому стволу. Ему одному из собравшихся перед трактиром совершенно не понравилось устроенное представление, и он мрачно смотрел из-под насупленных бровей на приближающуюся к нему Чачанку. Рыбаки тоже наблюдали за Розой с интересом, ожидая продолжения. Ожиданий Роза не обманула.
– Видал, дух нечистый, как с животиной обращаться надо?! Эх ты, на таракане тебе ездить! – заголосила она на весь двор, суя Ваське под нос маленький загорелый кулак. – Скинул он тебя и еще раз сто скинет, и правильно сделает! Он теперь до смерти не забудет, как ты его кнутом по двору гонял! Да самому бы тебе того кнута понюхать, медуза ты паршивая! Тьфу! Да какой ты конокрад после этого? Семечки тебе у старух на базаре красть, а не лошадей!
Лицо Васьки перекосилось от бешенства, рука машинально дернулась к голенищу, но кнут его уже полчаса лежал на дне морском. Васька дико огляделся вокруг в поисках чего-нибудь тяжелого, схватил валяющуюся в пыли ржавую подкову, замахнулся.
– О, давай, давай, помаши руками! – подбодрила его Роза. – Попляши, а я спою! Гоп, морэ, не зевай, таракана оседлай! Ехай себе с богом, не гони дорогой!
Неожиданно сложившаяся песенка довела рыбаков до дикого хохота. Лазарь рядом с Ильей сложился вдвое, насколько позволял круглый живот, ловя разинутым ртом воздух. Иштван ржал, схватившись за бока, вытирал слезы и приговаривал по-своему грек Спиро, дед Ершик и вовсе сел на землю, дрожа от смеха. К удивлению Ильи, смеялась и Маргитка: громко, блестя зубами и, кажется, искренне. Не до веселья было только Ваське. Застонав от бешенства, он кинулся к Розе, но сзади его нежно перехватил огромный Белаш.
– Цоб-цобэ, парень, не лягайся! – с сильным бессарабским акцентом сказал он. Грубое рябое лицо контрабандиста расплылось в издевательской ухмылке. – Ступай себе подобру-поздорову. Тут, видишь, лошадь. А ты с лошадью не умеешь. А не умеешь – не берись. Поди, милый, таракана поймай. Тяжело будет – Розу позови, пособит.
Белаш втолковывал это все Ваське ласково и доброжелательно, но стоящие рядом рыбаки умирали от смеха. А Маргитка, подбоченившись и запрокинув голову, закатывалась громче всех, и стонала, и всхлипывала, и, вытирая глаза, показывала на Ваську пальцем:
– Ой, не могу, умру… Ох, помогите, кончаюсь… Ох, смотрите, люди добрые, саво ром баро…[20]
Васька выстрелил в сторону хохочущей Маргитки злым взглядом из-под бровей, и Илья злорадно заметил, какой краской залилась его черная физиономия. Резко вырвавшись из объятий Белаша, Васька выругался сквозь зубы и, круто развернувшись, зашагал по дороге в город.
– Эй, красавец, а лошадь-то? Лошадь-то забери! – завопила ему вслед Роза.
Васька не оглянулся, и на мгновение Илье стало даже жаль его. Все-таки вогнать в краску Ваську Ставраки до сих пор не удавалось никому в поселке.
– Ну и язык у тебя, Розка! Без ножа парня зарезала, – полушутливо упрекнул он посмеивающуюся Чачанку.
– А-а, будь здоров, Смоляко, я тебя и не видела! – весело поздоровалась Роза. – Ничего, такого обломать не грех. Ну, не люблю я его, не люблю, и все. Когда его зарежут, и на поминки не приду. Выдумал – живую божью тварь мучить!
– А тебе обязательно нос сунуть надо было! Гляди, припомнит он тебе…
– А! Пугали ежа голым задом! – беспечно сказала Роза. – Слава богу, не в лесу живу. Рыбачки в обиду не дадут.
– Слушай, поделись секретом – как ты с жеребцом управилась? – помявшись, спросил Илья. – Стыд сказать, я и то к нему подойти побоялся! А ведь не первый год с лошадьми-то…
– Да какой тут секрет, господи? – Роза, приглаживая ладонями растрепанные после скачки волосы, хитровато смотрела на Илью. – Прикармливала я его, всего и делов. Васька ведь, сволочь такая, впроголодь его держал, а мне жалко было: животина же бессловесная… Вот я, как солнце сядет, на двор пролезу тихонько…
– К Ваське?! – поразился Илья. – И не боялась?
– Чего бояться? Пролезу, к лошаденку подберусь и кормлю его… соленым арбузом с хлебом. Два раза овес в подоле приносила, только, незадача, просыпала много, когда через плетень лезла. Вот Васька, поди, башку ломал – откуда столько овса во дворе?.. Ну, вот и пригодилось.
– А джигитовать где выучилась? Я такое только у чеченов на Тереке видал.
Роза посмотрела на Илью внимательным и веселым взглядом, по-мальчишески присвистнула сквозь зубы, и он понял, что Чачанка больше ничего не скажет.
– Что-то вашей Дашки последнее время не видно. – Роза повязала волосы красным платком, сдвинула его на затылок. – Не уморили вы ее там?
– Нет. Яшка ее в Николаев возил, вчера только вернулись. К какому-то доктору русскому известному, глаза смотреть.
– И что?
– Да ничего. – Говорить об этом Илье не хотелось, но Роза затеребила его за рукав, и пришлось продолжать. – Без толку проездили, только время на ветер… Этот доктор с три короба наговорил, обнадежил девочку, а сделать ничего не сделал. Даже денег не взял.
– А что говорил-то?
