поняла, что делать этого не надо было. По лицу побежали горячие капли, музыканты изумленно уставились на нее, в зале воцарилась мертвая тишина.
Выхода было два: или умчаться опрометью с эстрады – пусть сами выгребают, как хотят, – или любой ценой продолжать. Анютка выбрала последнее, надеясь, что давно отрепетированные до последней ноты «Хризантемы» не дадут пропасть. Так и вышло: голос не дрогнул, высокие ноты прошли как надо, и за второй куплет Анютка взялась уже совсем уверенно. Слез она не вытирала, зная: будет только хуже.
Как всегда, ожидая, пока гитары окончат проигрыш между куплетами, она спустилась в зал и только сейчас случайно взглянула на гостей, ради которых ее, больную, погнали на эстраду. Грузинский князь, против ее ожидания, был совсем молод. Ей навстречу приподнялся из-за стола почти мальчик в форме офицера пехотных войск. Анютка увидела бледное лицо с высоким чистым лбом и резко выступающими скулами, курчавые усы, черные, без блеска, глаза, глядящие на нее слегка испуганно и с таким восхищением, что Анютке вдруг стало не по себе. Так на нее не смотрел даже купец Медянников, к которому Гришка отправлял ее на содержание. Мягким жестом руки Анютка прикоснулась к рукаву князя, усаживая его на место, встала возле столика и, мысленно проклиная бегущие по лицу слезы, допела романс:
Гитары смолкли. Зал зааплодировал, но как-то неуверенно: никто не мог понять этих слез артистки. Анютка улыбнулась, раскланялась, вернулась на эстраду. Неуверенно спросила у хоревода:
– Мэ уджава?[26]
– Умарава! Дыкх, сыр о рай дыкхэла![27] – в тон ответил Конаков. Улыбнулся в зал, взял на гитаре бурный аккорд, и раздосадованная Анютка поняла, что вместо спокойного отъезда домой ей предстоит петь «Не спрашивай, не выпытывай». Прежде ей нравилась эта задорная песенка, но сейчас, когда хоревод не сдержал обещания отпустить ее, когда ей не позволили минуты передохнуть, не дали даже вытереть слез, от ярости перехватило горло. Анютка понимала, что Конаков не сдержал своего слова из-за мальчика-князя, из-за его обожающего взгляда, рассчитывая поближе «подманить» грузина, и был, в общем-то, прав, но отчаяние пополам с горечью вытеснили всякий здравый смысл.
«Ну, подожди, живоглот! Вот не хочу петь „Не спрашивай“ – и не стану!» Анютка сузила глаза, высоко подняла голову, глубоко вздохнула, чтобы, не дай бог, не разреветься снова, и вместо «Не спрашивай, не выпытывай» запела шутливый вальс «Друзья мои»:
Вальс исполнялся в той же тональности, что и «Не спрашивай», и в зале никто ни о чем не догадался. Стоя спиной к хору, Анютка знала, что цыгане сейчас исподтишка, удивленно переглядываются. Краем глаза она ухватила злой взгляд Конакова, но ей было уже все равно.
Бог мой, зачем, увлекаться зачем?..
Анютка вдруг запнулась посередине куплета. Молодой князь, несмотря на то что товарищи пытались удержать его, решительно вышел из-за столика и направился к ней. Все ближе, ближе были темные глаза без блеска, робкая улыбка. Остановившись перед певицей, князь щелкнул каблуками, склонил курчавую голову, и Анютка поняла, что он приглашает ее на вальс. Тут она растерялась окончательно: такого ресторан Осетрова еще не видел. Но хоревод, моментально сообразивший, что к чему, повернулся к хору, взмахнул гитарой, и два десятка голосов подхватили песню:
Анютке оставалось лишь обворожительно улыбнуться и положить руку на широкое плечо стоящего перед ней мужчины. В следующий миг перед глазами закружились стены, белые скатерти и свечи, свечи, свечи… Анютка, танцевавшая весьма посредственно, бога благодарила за то, что хотя бы не давит ног кавалеру, и удивлялась, как это они, танцуя на таком крошечном пятачке, до сих пор не налетели на чей-нибудь стол. Но грузин вальсировал превосходно, ловко избегал углов, улыбался и в упор смотрел на растерянную певицу своими бархатными глазами.
«Господи, вот принесла его нелегкая… – Анютка машинально поворачивала голову то вправо, то влево, чтобы она не так кружилась. – И что теперь будет? Выкинут меня завтра из хора, вот что. И слава богу! И очень нужно! И сама уйду! Вот дотанцуем сейчас, и – гори они все купиной неопалимой!»
Вальс кончился. Грузин галантно поклонился, отвел запыхавшуюся Анютку на ее место в хоре, но та не стала садиться. Злобно поглядев на подошедшего хоревода, сквозь зубы сказала: «У-хо-жу!» – и, не глядя ни на кого, быстрым шагом скрылась за занавесью. Последнее, что она слышала, был растерянный голос князя, о чем-то расспрашивающего Конакова.
Анна Снежная сумела героически дойти до своей уборной и даже начала было переодеваться, но, когда она нагнулась снять туфли, в глазах вдруг потемнело, и Анютка неловко опустилась на скрипучий стул. В висках стучал жар, она судорожно сжала их холодными руками. «Господи, да что ж это… Вставай, пропащая!» Но встать не получилось. В голове так отчаянно шумело, что Анютка не услышала, как скрипнула дверь, не заметила, как в уборную кто-то вошел. И вскочила как ошпаренная, когда этот «кто-то» тронул ее за руку.
– Господи, кто тут?!
– Это я, – сказал смущенный голос с мягким акцентом. – Князь Давид Ираклиевич Дадешкелиани, подпоручик Эриванского гренадерского полка, к вашим услугам. Для вас – просто Дато.
Анютка молча, озадаченно разглядывала стоящего рядом с ее стулом молодого мужчину. У грузина был низкий, чуть хрипловатый голос, не вяжущийся с его юным видом. Он смотрел на нее так же, как и в зале: испуганно и восхищенно. Пауза затягивалась. Собравшись наконец с духом, Анютка холодно спросила:
– Что вам угодно?
– Я хотел только извиниться… – от волнения в голосе князя усилился акцент. – Мне сказали, что это не позволяется – приглашать на танец певиц. Что это не принято. Простите великодушно, я не знал… Я помешал вам выступать. Вы из-за этого ушли от нас?
– Нет. – Анютка снова села и отвернулась к стене. – Я, видите ли, нездорова…
– Это видно. – Князь поколебался, шумно, совсем по-мальчишески вздохнул и залпом выпалил: – Па- звольте предложить вам свое общество и проводить до дома!
Анютка молча смотрела на него. Видимо, этот мальчик не знал, что провожать хоровых певиц без сопровождающих из хора еще более недопустимо, чем танцевать с ними вальс. Но вселившийся в нее сегодня черт снова поднял рожки. Выкинут из хора – ну и плевать! Все равно уходить собралась. А Гришке расскажут… Ну и пусть порадуют!
– Николаевское кавалерийское заканчивали, князь? – для поддержания беседы спросила она.
– Александровское юнкерское.
– Этого года выпуска? – чуть насмешливо спросила она.
– Нет, позапрошлого! – обиженно возразил Дато, и Анютка удивилась про себя: юноша, оказывается, на два года старше ее.
– Так мы едем, Анна… – князь запнулся.
– Николаевна. – Думать о приличиях у Анютки уже не было сил. Хор за стеной пел «Тетки-молодки», вечер обещал затянуться. Все цыгане, конечно, уже увидели, что князь исчез вслед за Анной Снежной и до сих пор не вернулся, но… Черт с ними, с цыганами! Что она от них хорошего видела?
– Едем! – решительно сказала она, вставая и опираясь на предложенную руку. Князь просиял улыбкой, и Анютка невольно улыбнулась в ответ.
На темной улице лил дождь. Анютка вышла как была, в кружевной шали поверх открытого платья, и лишь на тротуаре спохватилась, что забыла в уборной плотную накидку.
– Возвращаться не к добру, Анна Николаевна, – сказал Давид, набрасывая на плечи Анютки свою шинель. Та была тяжелая, колючая и пахла табаком, но Анютка не стала возражать. Главной ее задачей сейчас было не лишиться чувств до дома, не то бог ведает, куда этот басурманин ее завезет…
– Куды ехать, вась-сиясь? – прогудел извозчик. Князь вопросительно посмотрел на свою даму.
– Живодерский переулок, заведение мадам Востряковой, – хрипло сказала Анна Снежная, откидываясь
