Максима, работала в свое время на строительстве Волго-Донского канала, а потом приехала в хутор.
— Максим нечасто вспоминает о войне, — рассказывает Полина. — Но уж если начнет рассказывать, то только слушай…
В этот вечер разговор продолжался долго. От Максима мы узнали многое о замыслах Аксена, мечтавшего создать свой партизанский отряд. Рассказал Максим и о найденных в пойме винтовках, и об учебных стрельбах, и о том, как по заданию Аксена он разыскал у матери красное платье, чтобы сделать из него флаг.
В хуторе мы познакомились еще с одним бывшим участником Аксенова гарнизона, Анатолием Семеновым. Сейчас Анатолий работает шофером, а в то суровое время, когда над страной гремела война, он был одним из самых маленьких разведчиков отряда, на год старше Семки Манжина. Анатолий близко знал Ивана Михина, бывал у него на квартире и встречался с пруссаком, у которого Михин украл сигареты еще до ареста. Он и рассказал многое о Михине.
В нашем городе мне удалось разыскать третьего участника событий в Вербовке, Кима Болдырева.
Это черноволосый, смуглолицый парень невысокого роста, с живыми, чуть-чуть улыбающимися глазами.
Ким родился в Вербовке, вырос там. После войны уехал в город, поступил работать.
Ким был близким другом Тимошки Тимонина и Семки Манжина. Они вместе играли в разбойников, ходили на Дон купаться, в ночное, а когда пришли немцы, вместе стали разведчиками гарнизона, которым командовал Аксен Тимонин.
— По приказу Аксена мы собирали в займище брошенные винтовки, автоматы, гранаты и даже бутылки с горючей смесью, — рассказывал Ким. — В лесу мы облюбовали один блиндаж и складывали в нем оружие. Об этом блиндаже знали только самые близкие Аксену товарищи.
Какие же подробности рассказал Ким о маленьких партизанах?
— Однажды, — говорил он, — мы пошли с Тимошкой и Василием Гориным в займище. Заглянули в свой блиндаж. Тимошке захотелось пострелять. Взяли автомат и отправились в лес. Постреляли по сучкам, потом набрали вязанку сухих прутьев и пошли домой…
Вынырнув из балочки, трое ребят увидели в лощине людей. На бугорке сидели два немецких автоматчика, староста Устин и два незнакомых человека с черными бородами. Ребята хотели спрятаться, но староста увидел их и крикнул:
— Эй, сорванцы! Сюда!
Тимошка, Ким и Василий подошли.
— Бросай дрова, — хмуро приказал староста.
Немецкий переводчик, сидевший в стороне, сказал что-то старосте, и тот поднял с земли саперную лопату, сунул ее Тимошке.
— Яму копать будете, — сказал он.
— Не буду, — ответил тихо Тимошка.
Староста размахнулся и ударил Тимошку в лицо. Ребят силой заставили рыть яму. Они вырыли ее неглубокую, в пояс, и немцы приказали кончать работу.
— Тикайте, — бросил староста. — Да живо! И не оглядывайтесь.
Ребята уже за бугром услышали две короткие очереди.
А на другой день узнали от взрослых, что Устин поймал двух красноармейцев и немцы их расстреляли. Говорят, Устин жалел, что третий сбежал. Это и был лейтенант Свиридов.
Через несколько дней после расстрела десяти маленьких патриотов началось наступление Советской Армии. Немцы бежали. Староста Устин, чувствуя свою вину перед Советской властью, решил скрыться из хутора: авось, фашисты возьмут и его с собой. Он собрал свои пожитки, погрузил на телегу и под вечер выехал из хутора.
Староста направился в Калач. В это время одна из наступающих частей прорвалась к станции Ляпиче-во и отрезала фашистов от Дона. Устин не успел и десятка километров проехать, как его настигли красноармейцы.
Бойцам он сказал, что едет домой с соседнего хутора, «немцы разорили, супостаты проклятые».
Но вдруг к старосте подошел старший лейтенант и зорко посмотрел ему в лицо. Глаза Устина забегали. Офицер схватил его за воротник.
— Перекрасился, змея!
Устина доставили в хутор. Оказалось, что старосту узнал Свиридов, которого он выдал вместе с его двумя друзьями. Возмездие настигло предателя.
Тогда же, зимой, был в Вербовке суд. Заседание проходило в старом колхозном клубе. Окна были выбиты, их наскоро заколотили досками. Стоял сильный мороз, но клуб был переполнен.
Милиционеры ввели Устина. Он шел, не глядя на своих земляков, низко наклонив голову. Лицо его было серым, осунулось за одну ночь. Шел, заложив руки за спину, вздрагивал при каждом слове.
В зале стоял гул.
— Изменник!
— Немецкий холуй!
— Выродок!
Словно тяжелые камни, летели в Устина эти слова. И он все ниже гнулся под ними.
Начался допрос свидетелей.
Вышел Филипп Дмитриевич. Стоял и сжимал кулаки. Лицо было бледным. Тихо сказал:
— Что говорить, граждане судьи, подлый он человек…
Устин не отпирался.
— Почему вы оказались в хуторе в то время, как должны были находиться на фронте?
— Хотел зайти домой ненадолго. Повидать своих.
— А почему не вернулись в часть?
— Думал, разбили немцы.
— Дезертир! — крикнул кто-то из зала.
— Слышите?
Устин молчал.
— В полицию вы сообщали о ребятах?
— Значит, действовали сознательно?
Молчание.
— Понимаете тяжесть своей вины?
…Потом судья прочитал приговор. И многие вспомнили последние слова Аксена перед расстрелом: «Придут наши, гад, ты еще поплатишься»…
Много времени пролетело с той поры. Волны Цимлянского моря перекатываются над лесом, в котором был склад Аксенова гарнизона и шалаш командира. Подальше в степь, на крутой берег Донской Царицы переехала Вербовка, но и здесь успела уже обрасти зелеными садами. Постарела школа, в которой учились ребята: посерели под ветрами и дождями ее стены, и сама она как-то вросла в землю.
Много пролетело времени. Но люди помнят маленьких героев. Выросли новые ребята, они поют новые песни и каждый год приносят на братскую могилу юных бойцов полевые цветы. И клянутся быть верными сынами нашей Советской Родины.
Примечания
1
Левадами казаки называют огороды.
