— Вы знаете, как только вы отъехали, я подумала: надо было подарить этот топорик, ведь он так вам понравился.
Она приглашает меня войти в дом и показывает ещё более крупный топор и целую горсть мелких ножей из разных сортов камня. Я прихожу в восторг: эти орудия очень похожи на те топоры и ножи эпохи неолита, которые я собирал в детстве вместе с отцом под Москвой. На обрывистом берегу Москвы-реки, где мы жили, обнажилось несколько стоянок первобытного человека, и мы находили там великолепные неолитические кремнёвые орудия.
Фермерша просит меня взять всю её коллекцию:
— Я-то найду ещё, а вы уже никогда такого не увидите. Поначалу я слабо сопротивляюсь, но затем быстро сдаюсь и забираю этот чудесный набор орудий. В благодарность преподношу гостеприимной хозяйке несколько пластинок с русскими песнями и красивый иллюстрированный альбом с видами Москвы и Ленинграда.
Заодно рассказываю моей собеседнице, как сегодня утром меня занесло на дороге, и показываю помятое заднее крыло.
Она говорит:
— То-то я сегодня днём видела странный след и подумала: кто бы это мог ездить здесь поперёк дороги?
На обратном пути замечаю оставленный машиной след — действительно странное зрелище: он идёт сначала к скалистому правому борту дороги, а затем почти поперёк за дорогу, в глубь кустарников. Загадка для следопыта.
Приезжаю в Даннели. Станция «Кальтекс», где я могу получить бензин, закрыта. Ни души. Дело в том, что Австралийский университет имеет договор на заправку бензином только с этой фирмой. Придётся ждать. Беру в маленьком магазинчике кофе и сижу в машине, потягивая горячий напиток и разглядывая, как действует разводной мост на канале. Мост этот не поднимается, а вращается. Дежурный закрывает дорогу, включает мотор, и мост начинает разворачиваться на девяносто градусов. Открываются два прохода для рыбацких катеров из канала в залив и обратно.
Подъезжает автомобиль, в котором сидят двое очень похожих друг на друга мужчин с пышными усами и бакенбардами. Одному лет за сорок, у него седые виски, а другой — совсем молодой. На заднем сиденье пристроился худощавый подросток. Все приветливо улыбаются, старший выходит из машины и представляется. Его зовут Джим Эрншоу — строитель по профессии, владелец мотеля и станции «Кальтекс». Его младшему сыну Биллу семнадцать лет. Оказывается, он увлечён зоологией, собирает и изучает всех местных животных.
— Представляете, как у Билла глаза на лоб полезли, когда он увидел вашу машину с надписью: «Департамент зоологии», — смеётся Джим.
Мои новые знакомые приглашают меня в бар, который расположен в двухстах метрах отсюда. Оказывается, после рабочего дня они приехали сюда пропустить по кружке пива. Им даже в голову не приходит, что можно было бы пройти пешком двести метров от их дома до бара.
За кружкой пива Эрншоу рассказывает, что он уехал из Англии десять лет назад, чтобы найти спокойное место для воспитания детей (примечательно: причина та же, что и у Хемсли, с которым я беседовал в Хобарте). Эрншоу говорит, что он провёл недавно в Англии пару недель и рад был поскорее вернуться сюда.
Начинаю внимательнее приглядываться к своему собеседнику — высокий, крепкий, поджарый мужчина с большими мозолистыми рабочими руками, с волевым лицом и крупными резкими чертами лица, с пронзительным умным взглядом серых глаз. Оба сына явно уступают ему в размерах. Старший, Лестер, хотя и носит такие же «ноздревские» бакенбарды, как и отец, но очень уж сухопар и невысок.
Джим просит меня зайти к нему на ужин. Оказывается, станцию «Кальтекс» с рестораном и мотелем Джим и Лестер построили собственными руками.
За ужином вся семья собирается в полном составе: отец, мать, двое сыновей и дочь. Джим обращается к шестнадцатилетней дочери: «Говори, дочка». Девочка скороговоркой читает молитву — благодарение за пищу, посланную Богом. Все молча, не шелохнувшись, слушают и по окончании молитвы сразу приступают к еде.
— Какую религию вы исповедуете, Джим, протестантскую, католическую или иную? — спрашиваю я.
— У меня своя религия, — отвечает Джим и добавляет: — Для меня она важна, как своего рода дисциплина в семейной жизни.
Билл буквально засыпает меня вопросами на зоологические темы. Отец притворно сердится на него, но видно, что на самом деле очень доволен любознательностью сына. После ужина Билл исчезает из дома — он отправился за валлаби в лес. А Джим и Лестер ведут меня на участок, где они держат восемь валлаби Беннетта. Им периодически приносят детёнышей, оставшихся без матерей после дорожных столкновений. И вот сердобольные хозяева мотеля сделали в вольере мешки-сумки с электрическим подогревом, куда осиротевшие детёныши прячутся, как в материнскую сумку.
— Все валлаби почти ручные, но обратите внимание — самки более осторожны, чем самцы, — замечает Джим.
— Наверное, потому, что в будущем им придётся беречь потомство у себя в сумке, — отвечаю я.
Советую Джиму создать здесь зоопарк. Это привлечёт в его мотель больше туристов. Заодно я рассказываю ему о посещении места высадки Тасмана и высказываю предположение, что в будущем туда проложат дорогу и толпы туристов потянутся в этом направлении, как раз мимо мотеля Эрншоу. Рассказываю также о ферме Эрика Уоррелла в Госфорде и о гигантском бетонном диплодоке. Джим, будучи строителем, мог бы соорудить какое-нибудь животное перед своим отелем.
— У меня уже есть мысль сделать у дороги большой монумент с надписью: «Земля Тасмана. Здесь он высадился», — говорит Джим.
— Ведь фактически он высадился именно здесь? — спрашивает он, ожидая моего подтверждения. — Ведь не там же, — он указывает пальцем на лесистый полуостров, — а здесь!
Я смеюсь и, не желая поддерживать такое нарушение географической истины, предлагаю ему другой вариант.
— Ты лучше так напиши, Джим: «При открытии острова Тасман высадился недалеко отсюда и остановился в этом мотеле».
— О, это прекрасная идея! — восклицает Джим.
Он просит меня остаться в их мотеле хотя бы на один денёк, но я отказываюсь: мне нужно утром быть уже в Порт-Артуре.
Прощаюсь с хозяевами и еду на юг по ночной дороге. Моросит дождь, около одиннадцати градусов тепла. В свете фар мелькают поссумы, кролики, а в Порт-Артуре, прямо в центре, у самой церкви, — бурый бандикут. На проводах у опушки леса замечаю светлую сову — тасманийскую сипуху.
Развалины Порт-Артура замечательны прежде всего интересной архитектурой. Это остатки древней крепости, в которой содержались заключённые, но рядом с ними жили и те, кто их охранял, включая самого губернатора сэра Артура. Очевидно, он был по существу высокопоставленным ссыльным на этом краю ойкумены.
Разница была лишь в том, что заключённые обитали в узких казематах крепости-тюрьмы, а у губернатора был отдельный дом со львами по бокам широкого крыльца.
Мне особенно повезло, что развалины этого города я впервые вижу среди ночи. Прямо на дороге из чёрной темноты выступает фантастический остов старинной церкви с чёрными глазницами ворот и окон. Он действительно расположен посреди дороги — перед самой церковью она раздваивается и охватывает с двух сторон это причудливое здание.
Проезжаю городок и останавливаюсь ночевать на берегу моря, за песчаным валом. Чуть дальше расположено чьё-то частное владение с невежливой надписью: «Private property, keep away»[14].
Наутро осматриваю побережье полуострова Тасмана. Повсюду скалистые, крутые берега, и вдали, сколько можно видеть, крутые чёрные мрачные скалы, окружённые пенной полосой бешеного прибоя, обрываются в море с большой высоты. Теперь мне становится ясно, что Тасман на этом неприступном
