– Само собой!
– Тогда можешь считать, что культ начался, – нахмурился Макарцев. – Размер фотографий рекомендовали увеличить и давать их чаще.
– Понятно! Я все думаю: чего тебе, Макарцев, не хватает, чтобы стать настоящим тиранозавром? Не любишь крови? Чепуха, полюбишь, когда понадобится… Они все из глухомани – во владыки мира, а ты – интеллигент, петербуржец? Нет, и не такие курвились! Ты не антисемит? Неантисемиты делятся на две категории. Одни не замечают, еврей или нет, другие ждут погромов, чтобы помочь евреям. Ни к той, ни к другой категории тебя не причислишь, поскольку ты ответработник. Если партия прикажет – станешь и антисемитом.
– Я?! Да я ни одного еврея не уволил!
– Не кипятись. А сколько взял?… Считаешь себя на девяносто процентов честным? Но это значит, ты лжив на все сто!
– Чего ж мне, по-твоему, не хватает, Тавров?
– Если догадаюсь, срочно сообщу. Ты успеешь: тиранозавры миллион лет вымирают.
– Ладно, не будем об этом, – кисло улыбаясь, прервал его Макарцев. – Думаю, все же из ЦК виднее, чем снизу. Оттуда на многое смотришь иначе. И не так все просто. Давай лучше думать о конкретных вопросах жизни.
– Конкретные вопросы? Игра!
– Но большая игра, Тавров! И пока такие правила игры, будем играть по этим правилам. Правила изменятся, будем играть иначе.
– Кто же, по-твоему, должен изменять правила?
– Видишь ли, что касается меня, то я, между нами говоря, готов проводить любую демократизацию и зайти как угодно далеко. Но пусть мне позвонят и скажут, что это можно. И хватит об этом… Лучше скажи, что делать сейчас?
Он и раньше чувствовал: Яков Маркович презирает его. Утешало только то обстоятельство, что Раппопорт презирает всех, в том числе и себя.
– Слушай, Тавров! А что, если мне просто сделать вид, что я папку не заметил?
– Не поверят.
– Сам знаешь, каково на крючке. Ты просто обязан уметь поступать в подобных случаях!
– Вот пристал, ей – Богу! Ну ладно, скажу, чтобы отпустил. А то работы много. Не мудри, сделай просто. Значит, так…
И в нескольких словах Раппопорт растолковал редактору, что тот должен сделать.
– А ведь действительно хороший ход! – обрадовался Макарцев. – Я и сам должен был сообразить. Ай да Тавров!
Редактор повеселел, напряжение спало. Раппопорт взялся руками за подлокотники, чтобы помочь своему немощному телу подняться. Макарцев жестом остановил его.
– Погоди еще минуту. Все не хватает времени спросить про личное. Живу, как лошадь на цирковом манеже. А как твоя жизнь? Чего одиночествуешь? Мог бы жениться… Тебе и ребенка снова еще не поздно завести… С жильем я бы помог…
– В порядке компенсации за совет? Нет уж, я-таки доживу в своей старой норе вдвоем со «Спидолой», слушать которую мне ничто не мешает, кроме глушилок. Что касается детей, то поздно.
– Да что ты корчишь из себя старика, Яков Маркыч? Я старше тебя – и то чувствую себя молодым!
– А я чувствую себя старым. Евреи вообще старятся рано. Ты русский – тебе повезло!
– Хм… Ну ладно – жены, дети… А мечта у тебя, Яков Маркыч, есть?
– Что?… – переспросил Раппопорт и уставился на Макарцева, будто тот действительно стал цирковой лошадью.
– Мечта, спрашиваю, – Макарцев откинулся на спинку кресла, снял очки, плавно кинул их на стол и по- детски заморгал глазами. – А я вот последнее время мечтаю. И только об одном…
– О чем, интересно?…
– Мечтаю жить на озере, где-нибудь далеко… Чтобы дороги туда не было. Чтобы в траве стояла лодка. И туман… А на крыльце крынка молока. Кто-то ее приносит каждое утро. Кто, не знаешь. Может, молодая стеснительная женщина. Принесет и сразу уходит, не догнать. Да я и не гонюсь. Главное, озеро, нет дороги…
– И туман? – уточнил Тавров.
– Да, обязательно туман… Как считаешь, реальная мечта?
– Нет. Для тебя – нереальная.
– Нереальная, – согласился Макарцев. – А знаешь, как мечтать приятно!… Неужели ты ни о чем не мечтаешь?
– Только об одном. Чтобы не писать и не читать дерьма.
– Ну! Это уж совсем нереальная мечта!
– Совсем нереальная…
Тавров резко поднялся, будто вдруг оказался моложе, и, не глядя на редактора, вышел, оставив открытой внутреннюю дверь. Макаров потянулся, расправив затекшие части тела, и нажал кнопку. Вбежала
