становились все вкрадчивей, и она остановилась.
– Пропусти, пожалуйста, – сухо попросила она. – Я спешу…
– Надя! – с упреком проговорил Саша.
– Что? – она устало взглянула на него.
– Надя!… Сегодня уже восемь месяцев и четыре дня, как ты мне нравишься.
– И ты мне. Пусти!
– Опять пусти, куда пусти, всегда одни пусти! Пожалуйста! Никто тебя не держит! Но почему? Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– А мне?
– Кажется, двадцать восемь.
– Вот видишь! Идеальное соотношение сил.
– Ну и что?
– Как это что?! Давай вступим…
– Куда?
– В брак, куда же еще?
– А потом?
– Потом?… Ты заставляешь меня краснеть, Надя. Потом у всех бывает одно и то же.
– Вот видишь! А я не хочу одного и того же…
– Ну хорошо, согласен! У нас будет наоборот. У всех так, а у нас не так. Только об одном тебя прошу: чтобы дети у нас были, как у всех. Мне надо два. А тебе?
– Мне тоже два.
– Всего четыре. Согласен, Надя! Пошли!
– Куда?
– Опять куда! В ЗАГС.
– Не хочу.
– Хорошо, давай без ЗАГСа. Просто напишем на стенке «Надя плюс Саша равнятся любовь». Ну!
Какабадзе протянул Надежде руку. Она отвела ее.
– Ой, Саша, больше не могу. Ладно, давай напишем, только не приставай! Ты слишком серьезно смотришь…
– А это что – плохо, да?
Он поджал губу, обидевшись, как ребенок. Прислонился к стенке, сложив руки на груди. Склонил голову – длинные, курчавые волосы упали на лицо.
– Проходи, – сказал он, не глядя на Надю. – Я знаю, ты мной брезгуешь. Потому что я грузин, да?
Она засмеялась.
– Ты, как маленький. То, что ты грузин, – самое большое твое достоинство.
Александр посмотрел на нее с недоверием.
– Между прочим, ты знаешь, Ягубов – антисемит: он грузин не любит. Я сказал это Рапу, он ответил: «Антисемит – это звучит гордо!» Так вот, если у тебя есть сомнение, прямо скажи!
– Что ты, Сашенька! Я сама мечтала бы быть грузинкой! Но чтобы что-то было, я должна к тебе относиться.
– Как – относиться?
– Просто относиться, и все. А сейчас – не отношусь. Я рыба, понимаешь? Мороженая рыба. Филе. Зачем я тебе? Ты меня придумал, а я – вобла. Видишь, кости торчат. Она провела пальцами по ключицам.
– Филе, вобла, рыбный магазин! – Саша пнул ногой тяжелый кофр. – Я люблю тебя, Надя. И ты будешь меня любить.
– Нет, Саша, нет!
– А вот увидишь! Поедем в Тбилиси, устроим скромную свадьбу, только для самых близких друзей – человек на семьсот, не больше.
– Опять, Саша?
– Ну ладно, ладно! Ждал восемь месяцев и четыре дня – еще подожду…
Какабадзе поскрипел зубами и поднял тяжелый кофр, забитый аппаратурой, три четверти которой никогда не надобилось и носилось для солидности. Распахнув дверь, он ввалился в отдел к Раппопорту.
– Ты, Саша, – приветствовал его Тавров, – наиболее деловой человек в редакционном борделе.
– Вы меня всегда хвалите, Яков Маркыч. За что?
