Преступление было столь тяжким, что меня более заботило раскрыть его побудительную причину, нежели назначить кару. Я долго допрашивал Тантала. Хотел знать, не уступил ли он попросту мании воровства, слишком уж распространенной в потомстве Иапета? Оценивал ли он по-настоящему последствия своей кражи? Действовал сам по себе или по наущению какого-то сообщника? Не поднимался ли когда- нибудь на вершину Кавказа, чтобы поговорить с Прометеем?
Большого прояснения я не достиг. В свою защиту, как всегда надменно и небрежно, Тантал сказал:
— Меня печалило, что мои смертные друзья должны умереть. Я хотел, чтобы они всегда оставались со мной. Ведь ты, отец, царишь над богами, а я всего лишь — над людьми. Такой ли уж важный это проступок: спасти их от смерти?
Тогда я постарался растолковать Танталу все то, что растолковал вам: что мы, боги, дабы не вызвать глобальные катастрофы, должны следить за исполнением законов Вселенной, а не нарушать их; и что я жду от своих сыновей образцовой помощи в моих трудах...
Тантал слушал меня с притворной покорностью. Я заметил в его взоре ту же нехорошую искорку, что заметил когда-то в глазах Прометея.
Вдруг Тантал изменил поведение и, став словоохотливым, заверил меня в том, что понял тяжесть своей ошибки, что глубоко раскаивается, что впредь будет считаться с моими наставлениями и что мне больше никогда не придется жаловаться на него. Мысль, что я могу наказать его, даже не пришла ему в голову, а если и пришла, то он не упомянул об этом. Простое заявление о послушании от такой важной особы, как он, должно было, конечно, меня полностью удовлетворить. И раз уж я решил отметить пиром окончание нашей первой размолвки, он захотел, чтобы на этот раз празднество состоялось в его собственном дворце, и пригласил туда всех олимпийских богов.
«Где-то я это уже слышал, — подумалось мне. — Опять какое-нибудь лживое жертвоприношение. Ну что ж, не будем ему мешать, посмотрим, как далеко он зайдет».
Бессмертные сочли, что я совершенно ослеплен своей пагубной слабостью к этому мальчишке.
Я уловил их шушуканье: «Как? Он, столь скорый на расправу, прощает Тантала во второй раз? Да еще и оказывает этому вору, этому нечестивцу такую почесть: отправляется на пир в его жилище! Куда подевался осторожный Зевс?»
«Quos vult perdere...» Показное доверие обманывает злоумышленников и поощряет их совершить непоправимое.
Итак, мы отправились в Лидию, на Танталов пир.
Хозяин отнюдь не мешкал с приготовлениями, и если хотел нас ослепить, то ему это удалось. Все было из золота: кубки, подносы, чаши, вплоть до ножек столов, которые были накрыты на склоне горы Сипил. Скатерти тоже были сотканы из золотых нитей. Плоды с золотой кожицей громоздились пирамидами; тягучий мед и вино, текшие из амфор, также были золотого цвета.
Геба с завистью поглаживала кувшины.
— Смотри, отец! — говорила она. — Таких красивых нет даже у нас на Олимпе.
Я видел, что глаза остальных моих детей полны раздражения и зависти. Гефест, как знаток, вертел в руках ювелирные изделия, а Аполлон, казалось, был оскорблен выставлением напоказ всей этой роскоши. Почему он, поэт, певец, гений, не имеет столько? Вокруг роилась тьма слуг, а с некоторого расстояния на нас дивились нарочно собранные толпы. Тантал поднялся с кубком в руке.
— Народы моих государств, вы, люди, которыми я правлю и почитаю за своих братьев...
А! Это демагогическое начало мне совсем не понравилось.
— ...смотрите, как я принимаю и чту богов. Возьмите с меня пример и поступайте так же, потому что Зевс, наш общий отец, того требует.
Ну уж нет! Ничего подобного я не требовал. Он сам позвал нас.
Тут в золотых мисках принесли нарезанное мясо и поставили перед каждым гостем. Я недоверчиво изучил содержимое посуды и тотчас же сделал знак богам ни в коем случае не притрагиваться к этому кушанью. Но моя сестра Деметра, вернувшись с жатвы и сильно проголодавшись, по рассеянности не заметила моего жеста и принялась за поданное ей мясо. Я закричал, чтобы остановить ее, но было слишком поздно: она успела обглодать человеческое плечо.
— Тантал! — прогремел я. — Чем ты нас потчуешь?
— Разве люди не должны умирать, подчиняясь твоему закону, чтобы боги могли проявить себя... или же я плохо усвоил твой урок? — ответил он иронично.
— Кого ты нам подал в разделанном виде? — спросил я опять, грохнув кулаком по столу.
— Если жизнь — источник будущего, то не должны ли мы обеспечить это будущее поглощением жизни? — продолжил Тантал тем же тоном.
— Кто? — прогремел я в третий раз, указывая на миски.
— Мой сын Пелоп, его человеческая оболочка, столь необходимая богам, как ты сам говорил, чтобы познать себя. Я подумал, что никакая другая жертва не может быть для вас приятнее. Эта тарелка — тоже зеркало.
И, обернувшись к толпившимся вокруг людям, Тантал крикнул:
— Братья, я хотел дать вам бессмертие, но Зевс помешал мне, чтобы не делить с вами свою власть. Ну что ж! Тогда лучше уж ешьте ваших сыновей, чтобы их у вас не отняли, и станете бессмертными, как боги!
Мое бешенство было равно моему отчаянию. Ведь не только наследие Прометея я увидел в Тантале, дух мятежности и воровства, но и, увы, худшие черты моего собственного рода — наследие Крона: безумную жажду господства и ложные рассуждения, оправдывающие злодейство.
Мой тридцать второй ребенок, пятый из моих сыновей, хотел свергнуть меня с престола.
Теперь замысел Тантала стал вполне ясен: сначала похищение Золотого пса, чтобы лишить Олимп защиты и получить возможность неожиданно напасть, затем присвоение амброзии, чтобы раздать ее своим близким, сделать из них новых бессмертных — своих приспешников — и опрокинуть богов. А поскольку Тантал потерпел неудачу, он теперь злобствует в разрушении, любой ценой противодействуя законам миропорядка. Мой отец тоже пожирал своих детей. Крон уничтожил самую лучшую человеческую расу и в конце концов погубил целый континент. Новый Крон — вот кто явился в моем потомстве! Я действовал быстро.
Я повелел Гефесту заковать Тантала в оковы, а моей дочери Афине, то есть вооруженному Разуму, сторожить его.
— Скоро я назначу тебе наказание. А пока есть более важные дела: надо исправить последствия твоего злодейства.
И я приказал Гефесту взять большой чан, сложить туда все куски несчастного Пелопа, вымочить их в амброзии и сшить между собой. Увы, не хватало одного плеча.
Безутешная Деметра в отчаянии рыдала.
— Я же не знала... не обратила внимания...
Для Деметры любая плоть годится, чтобы питать силы растительности.
Но изобретательный Гермес смастерил плечо из слоновой кости. И когда Пелоп был собран, подогнан, сшит, Гефест по моему приказанию вернул ему жизнь, вдохнув в него искру божественного огня.
Позже, то есть после потопа, я отправил Пелопа править Грецией — этой прекрасной, но постоянно раздираемой на части страной, которая вынуждена беспрестанно возрождаться в непростом единстве. Всего несколько тысячелетий назад в Элиде, где Пелоп долго правил, прежде чем занять свое место среди бессмертных, показывали плечо из слоновой кости, принадлежавшее моему внуку, первому царю Пелопоннеса.
Пелоп был государем благочестивым, справедливым, превосходным, а если и убил своего возничего, то сделал это с сожалением и лишь потому, что защищал добродетель собственной жены. Но в его потомстве вновь проявилось проклятие Кронидов. Его первым сыном был Атрей. Атриды совершали друг над
