Морис Дрюон
Заря приходит из небесных глубин. Страницы моей жизни
Предисловие
Я родился в одном мире, исчезну в другом, совсем на него не похожем, а читать меня будут в третьем, тоже изменившемся.
Через сто лет все, что я собираюсь рассказать, покажется моим читателям — а хотя бы несколько человек меня наверняка прочтут, если только не случится мирового пожара, — таким же далеким, каким в мое время людям казались «Письма» Плиния Младшего, «Апология» Апулея и прочие произведения двухтысячелетней давности, благодаря которым мы утоляли свое любопытство к прошлому и извлекали некоторые уроки.
Когда я появился на свет, пахали еще ручным плугом, а радио невнятно бормотало и называлось беспроводным телеграфом. Авиацию представляли одни лишь героические стрекозы. В самых больших наших городах, за исключением Нью-Йорка, дома не превышали шести этажей.
Во всем католическом мире мессу служили на латыни. Для девушек не представляли иной участи, кроме брака, и в принципе они должны были прибывать к нему девственными. О сексе не говорили, а если и случалось, то либо иносказательно, либо с грубой похвальбой.
От рака или инфаркта тогда умирали гораздо реже, потому что умирали от других недугов. Заразные болезни подстерегали человека с детства и сражали в любом возрасте. Старость начиналась рано и угасала обычно дома. Старик, чувствовавший приближение кончины, обращал, если у него оставались силы, несколько слов к своему потомству, собравшемуся вокруг его постели.
Подавляющая часть переписки велась от руки. Любая поездка была событием редким, неторопливым, к ней долго готовились, смаковали, она все еще казалась приключением.
Люди, разбросанные по земле, отнюдь не были современниками. Некоторые народности глубинной Африки жили в каменном веке. Ближний и Средний Восток являл собой зрелище библейских времен. Галисию, Сицилию, Эпир населяли средневековые крестьяне, французские провинции — бальзаковские буржуа, английские графства — диккенсовские.
Манхэттен и Чикаго удивляли как раз потому, что развивались в ногу со временем; а в нескольких лабораториях, в основном европейских, уже начали создавать будущее. Однако все эти несоответствия мало кого беспокоили, потому что о них почти никто ничего не знал.
Основным источником энергии был уголь; нефть изрядно от него отставала. Все еще широко использовалась упряжная лошадь. И дороги Франции имели предписанную Наполеоном ширину, чтобы на них могли разъехаться два обозных фургона его армий. Дальнобойность пушек, за исключением некоторых особых орудий, не превосходила пятнадцати километров, а солдаты сражались холодным оружием.
Еще был близок XIX век. Его произведения питали мысли и мечты. Все системы правления, все режимы следовали его философским идеям или политическим теориям.
По-настоящему век заканчивается только в первой четверти следующего. Двадцатый продлится до 2015–2020 годов. Сто лет — и впрямь слишком мало, чтобы изменить Вселенную, и достойна восхищения способность людей приспосабливаться к преобразованиям, порожденным их же собственными трудами или, лучше сказать, трудами некоторых из них.
В мире, где угасает моя осень, каждый человек вступает или может вступить в непосредственное общение со всеми другими людьми, которых около шести миллиардов, хотя, когда я впервые открыл глаза, их насчитывалось только два, а завтра их будет уже семь.
Общение устное, общение воочию: можно говорить друг с другом из любой точки планеты и непосредственно наблюдать все происходящее там. Что порой делает нестерпимыми материальные диспропорции, выставленные таким образом на всеобщее обозрение.
Главы государств действуют на глазах своих народов, а потому им приходится решать прежде, чем они успели поразмыслить, и они вынуждены укрываться за крайне изощренными магнитными экранами, чтобы не были слышны их вздохи в постели. Людовик XIV, от которого обычай требовал, чтобы он облегчал желудок в присутствии своих придворных, и то располагал большей интимностью.
Комбинированные достижения химии, биологии, бактериологии, фармацевтики и высокоточной металлургии вкупе с концентрацией световых излучений произвели медицину, которая имеет меньше сходства с той, что практиковали пятьдесят лет назад, чем та, в свою очередь, имела с медициной Галена и Авиценны. Вакцинации и антибиотики обезоружили большую часть эпидемий. Так что в бедных странах, население которых быстро растет, дети умирают не от болезней, а от голода. Хирургия уже не ограничивается ампутацией; с помощью протезов или пересадок она заменяет наши кости, сосуды, внутренние органы. Агония все больше путается в трубках и проводах, а душе остается все меньше места.
Выявление еще на ступени зародыша недугов, к которым предрасположен человек, позволит более- менее уберечь его от них; профилактическая медицина уменьшит роль медицины лечебной. И при этом разовьется способность изменять генотип, то есть «программу», записанную в хромосомах. Однако никакая сила или власть не застрахована от того, чтобы к ним не протянулась чья-нибудь рука с намерением завладеть. Слишком уж велико будет искушение фабриковать категории человеческих существ, наделенных такими-то или такими-то способностями.
Доля мускульной энергии в наших трудах стала ничтожной. Этот век извлекает свое горючее из царства Аида. Ему безразлично, что нефть — жидкая смерть. Аид ведь слеп.
Ныне большая часть материалов, которые мы используем для своих построек или обиходных предметов, — синтетические. Природные же остались либо тяжким бременем бедной части населения, либо роскошью богатых классов. А планета сплошь усеяна удручающими отходами. Способность расщепить или расплавить ядро атома загнала человечество в эпоху величайших рисков, хотя мифология предупреждала нас об этом. Но мы забыли мифологию. Прометей был наказан отнюдь не за пользование огнем, а за то, что похитил семя огня. Нынешних ядерных арсеналов вполне достаточно, чтобы на века обесплодить целые континенты, а малейшая атомная станция, если в ней распаяется какая-нибудь трубка, способна уничтожить несметное множество живых существ. Нелегко будет научиться жить с заводом по производству молний в руках! Человек познает, что значит воссесть на престол Юпитера. Не исключено, что он сумеет на нем удержаться, но ему понадобится сделать над собой серьезное усилие.
Все орудия, все механизмы, изобретенные и изготовленные людьми, схематически воспроизводят либо органы, либо части органов человека или животных. Изобретают ведь, лишь отталкиваясь от чего-то известного и по его образцу. Но теперь аппаратура, устроенная наподобие наших синапсов,[1] осуществляет на повышенной скорости простые мозговые операции. И никакая промышленность, никакая администрация, никакие исследования уже не могут обойтись без этого так называемого искусственного интеллекта, который, однако, достаточно похож на нас, чтобы порой бредить.
Я начинал свою учебу, неуклюже пытаясь выводить толстые и тонкие черточки. Видя сегодня, как ребенок, еще не умеющий писать, уже пользуется компьютером, я вынужден признать, что мы принадлежим к разным векам.
Над этим ребенком кружат искусственные спутники, преодолевшие земное тяготение, соединяют нас для разговора, распространяют наши послания, предвидят, какая будет погода, а еще выше монтируются космические станции и зонды летят фотографировать кольца Сатурна. Все, что я сейчас весьма поверхностно перечислил, осуществилось за время моей жизни; и среди множества отметивших ее встреч отнюдь не самым большим сюрпризом была честь целых двадцать лет состоять в одной иностранной академии вместе с первым человеком, ступившим на Луну.
Все эти чудеса, подвиги, потрясения я наблюдал не только с восторгом, но и с тревогой. И подчас мне кажется, что я пережил древность некоей вселенской цивилизации. Если не ее темную предысторию.
Речь идет уже не о смене эпохи, но о смене эры. Я вижу, как зарождается человечество, которое
