— Чего ты ждешь? Стреляй! — прошипел Фонтен.
— Отстань! — отпихнул его локтем Юрто.
Патруль приближался, и уже ясно было слышно шарканье сапог в крапиве. Фонтен потянулся к гашетке пулемета, но Юрто стукнул его по пальцам.
Патрульные посовещались и собрались перейти дорогу. Тогда Юрто, сжав автомат обеими руками и явно намереваясь выпустить всю обойму, расстрелял их в упор. Двое упали на дорогу, третий, обезглавленный, свалился в канаву.
— Ага! — завопил Юрто, вскочив и подбежав к убитым. — Вот они мне и заплатили!
Но радость его была недолгой.
Четвертый патрульный, отступая, бросил гранату, и Юрто упал замертво в лужу крови. Коллеве, как умел, приладил ему к животу, похоже, уже бесполезный перевязочный пакет, взвалил товарища на спину и потащил в замок, двигаясь по окопу, о котором говорил Бруар.
Фонтен остался один на один с вражескими трупами, распятием, раскинувшим руки в синеве неба, пятнами крови на траве и серой оберткой индивидуального пакета.
Он старался не смотреть по сторонам, сосредоточив взгляд на механической жнейке, брошенной в поле с поднятыми ножами, и ни о чем не думать и не вспоминать. Не вспоминать, как упал патрульный с оторванной головой, не думать о распоротом животе Юрто.
Он как мог создал внутри себя пустоту, не считаясь с бегущими минутами, не считаясь с одиночеством.
Послышался отдаленный звук мотора, и Фонтен не на шутку испугался. Когда появилась бригадная бронемашина, Фонтен несколько раз глубоко вдохнул, будто ему не хватало воздуха.
«Может, это лейтенант, и сейчас он прикажет мне отступить», — подумал он.
Но из броневика вылез Бобби.
— Ого! Ничего себе! — сказал он, глядя на трупы и кровь на дороге. — Слушай, Фонтен, ты не видел Сен-Тьерри?
Фонтен тупо на него уставился и не произнес ни слова.
— Я тебя спрашиваю, видел ты Сен-Тьерри или нет?
— Но он же был с тобой? — выдавил Фонтен.
— Если бы он был со мной, я бы тебя не спрашивал. Впрочем, я особо и не надеялся… Ну и денек! Лейтенант исчез, машину подбили! Если и везде так… Ладно! Пойду сообщу эти прекрасные новости остальным, — закончил он, развернувшись на каблуках.
Когда броневик уехал, Фонтен снова занял наблюдательный пост. Но горизонт расплывался у него перед глазами. Куда бы он ни посмотрел, все плясало и рябило. Он попытался взять себя в руки, но ничего не вышло. Пока Бобби с ним разговаривал, у него внутри словно лопнула какая-то пружина.
Несколько секунд Фонтен обводил взглядом жуткую картину: труп без головы, распятие, красная трава, серая обертка. Страх заполнял его, как вода заполняет тонущий корабль. Он ждал, что сейчас из-за изгороди выбежит оставшийся в живых немец и приведет с собой подкрепление. И его, ясное дело, расстреляют раньше, чем он успеет что-нибудь разглядеть. Все началось с проклятой жнейки. Фонтену почудилось, что ножи пошевелились, и он выпустил по ней очередь. А потом, подхватив автомат, со всех ног побежал к замку.
К закату огонь стал постепенно ослабевать. Бригады одна за другой выходили из боя. В спускавшихся сумерках по лесу двигались пешие, грузовики, мотоциклы. Солнце окрасило пурпуром горизонт на равнине. К восьми часам слышались уже только отдельные очереди: неприятель уничтожал последние очаги сопротивления. Стало известно, что многие отряды были окружены и попали в плен. Изредка стреляли и умолкали батареи, звучали единичные выстрелы.
По полю боя ехал последний мотоцикл со связным. Шарль-Арман вез приказ о генеральном отступлении и сборе отставших подразделений, особенно бригад эскадрона Декреста, от которых не поступало известий. Никто не был уверен, удастся ли выполнить этот приказ и будет ли возможно сформировать последнее каре.
Ламбрей и Гийаде, грязные, покрытые пылью, возвращались из очередного утомительного рейса. Вдруг они увидели какого-то человека в кепи, который брел на север, опираясь на палку.
— А ведь это Ленуар! — воскликнул Гийаде. Человек обернулся на шум мотора.
— Сержант! — крикнул Шарль-Арман.
— О! Вот так встреча! Ламбрей! Гийаде!
Сержант, прихрамывая, подбежал к ним.
— Что я тут делаю? Ищу свою бригаду! А знаете, меня не выпускали из госпиталя! А я им заявил: «Нет! Не хочу здесь оставаться, пока Ламбрей, Монсиньяк и все остальные воюют». Но найти бригаду — дело другое. Никто ничего не знает. А теперь, похоже, я пришел слишком поздно? Нам крышка?
Он был в отчаянии.
— Да нет, — сказал Шарль-Арман, привычно цепляясь за последнюю надежду. — Войска перегруппировываются. Будут бои возле Вьенна и Бурдони. Садитесь, сержант, в коляску вместо меня. Мы едем в бригаду.
— Нет, я лучше на заднее сиденье.
— А ваша нога?
— Да нога в порядке! Господи, я вас нашел! Как же я рад!
Он уселся на заднее сиденье, пристроив палку на коленях.
«Вот уж никогда бы не подумал, что он такой», — размышлял Шарль-Арман. Он обернулся вполоборота, чтобы разглядеть лицо сержанта, который сидел, прищурившись. Раньше это лицо не вызывало никакого интереса, а теперь казалось таким симпатичным… И было очень приятно снова услышать в его «Ламбрей, Монсиньяк» характерную манеру грассировать, которая когда-то вызывала улыбку у всей комнаты. «Хороший парень! Идти пешком, вот так, еще до конца не поправившись…»
Стараясь перекричать шум ветра, Шарль-Арман сказал:
— Это просто чудо, что мы встретились, сержант.
Почти то же самое он всего несколько часов тому назад говорил Марии.
Ленуар по-дружески положил ему руку на плечо и сказал, махнув другой в сторону лугов, по которым они ехали.
— Бывают же такие уголки! Как будто ничего не менялось и дни по-прежнему похожи один на другой. Просто сердце разрывается!
Возле изгороди кобыла щипала траву, а ей в ноги тыкался совсем еще маленький жеребенок. Увидев мотоцикл, кобыла с гордым видом выгнула шею, а жеребенок удрал в заросли бузины.
Дорога проходила по дну узкой долины. За поворотом пейзаж все же поменялся, и виной тому был весь облепленный грязью сенмаксенец с автоматом в руках. Отдышавшись, солдат рассказал о том, что его взвод разбит, а сам он ушел от преследования по траншее.
— А что в Шеневе? — спросил Шарль-Арман.
— Они попали в окружение, а больше ничего не известно.
— У вас еще есть боеприпасы?
Тот показал наполовину заполненную сумку с обоймами.
— Отлично. Отдайте мне автомат.
Ламбрей взял оружие и насадил его на специальный стержень впереди коляски.
Догадавшись о его намерениях, сенмаксенец сказал:
— Вам не прорваться, старина.
— Надо прорваться! — ответил Шарль-Арман. — Садитесь и держитесь как можете!
Он хорошо знал свою бригаду: они с места не сдвинутся без приказа.
«Сен-Тьерри держался бы до последнего», — подумал он.
Никто не заставлял сенмаксенца отдавать оружие, никто силой не сажал его в коляску мотоцикла. Но он повиновался. Ему в голову не пришло, что можно поступить как-то по-другому. Гийаде с беспокойством покосился на лишний груз.
