Она сохраняла свой гордый покой. Мы крепче в те дни полюбили столицу, Она нам казалась прекрасней в сто крат, Кругом дорогие суровые лица, И каждый москвич — словно друг или брат. В тяжелое время мы с ней расставались, Стреляли зенитки, ревел паровоз, Священною местью сердца наполнялись, Но в наших глазах не увидели слез. Нас старые матери в бой провожали, С собой мы везли их сердечный покой. В глазах их усталых все слезы дрожали, И сердце полно было горькой тоской. «Не плачьте, родные!» — мы их утешали. Вернемся с победой мы снова домой, Чтоб спать вам тревоги в ночи не мешали, Врага мы прогоним холодной зимой. Потом мы в теплушке семь дней коротали, Грызя сухари, запивали водой. Часы, как минуты, у нас пролетали, Кругом были песни, задор молодой. С какою охотой учиться мы стали, По десять уроков и два строевой, А в зимние ночи почти и не спали, Их трудной учебе отдав боевой. Когда с полигона в морозное утро Придет делегат, и еще у двери Он девушкам крикнет с задорною шуткой: «Мы все погасили вчера фонари!» Учебных бомбежек своих результаты Мы крепко старались узнать и понять, И счастливы были надеждой крылатой, Что фрицев весной нам придется гонять. И так незаметно весна подоспела, На фронт вылетать получили приказ. Почувствовали, что для сложного дела Родная страна призвала теперь нас. Как первые вылеты нас волновали! И полк весь сплотился заботой одной, Когда мы с заданья подруг ожидали, Была для нас каждая близкой, родной. Да, было не просто в дивизии нашей Добыть себе право быть равным в строю. Самим чтоб летать, без мамашей, папашей, Отбросивши женскую хрупкость свою. Мы ночи летали, а утром не спали, В глазах воспаленных всегда был вопрос: «Как ночью сегодня по фрицам мы дали, Что штаб нам наземный об этом донес?» Да, нам не забыть, как мы Дон защищали. Там ночью бомбили мы немцев не раз, Как с фрицами лодки на дно опускали, Стараясь точно исполнить приказ. Над нашим Кавказом нависла угроза, Для Родины трудные выпали дни, Мы снова летали бомбить по дорогам, Бить танки, тушить у машин их огни. И если бы чувствовал немец проклятый, Когда он, от страха язык проглотив, В канаву валился, весь дрожью объятый, Кто в страх тот смертельный его обратил? И Терек седой удивлен не на шутку, Такого он раньше в веках не видал. Кто немцам вздохнуть не давал ни минутки, Кто жару такого арийцам поддал?
