Правительства, но его неуважение к правде существенно сказалось на Свободе Личности и социальном здоровье нации. Мы остались лишь с фальшивой видимостью демократии, подтверждаемой длинными очередями к избирательным урнам каждые пять лет, отдавая свои голоса за ту или иную идиотскую систему ценностей. Наши выбор находится под контролем и спрогнозирован системой, которой мы подчиняемся. Системой, которая продвигает на вершины власти мегаломаньяков и лжецов.
Систематической ложью, редактированием и сокрытием правды Тэтчер и, в меньшей степени, Джон Мейджор и их сторонники создали то, что социологи называют «состояние дезинформации». В Америке Вацлоник и другие проводили эксперименты, во время которых совершенно нормальным людям систематически, продуманно, рассчитано лгали. В результате этого объекты стали вести себя абсолютно иррационально, как шизофреники и параноики. Мне кажется, нечто похожее происходит сейчас в нашей стране, поскольку люди отказались от каких-либо надежд и утратили интерес к политике и структуре общества. Что способствовало тайному неконтролируемому усилению централизованной власти. Рост употребления наркотиков и алкоголя, самоубийств и жестоких преступлений — порождения не телевидения, а отчужденности и недоверия системе, которая отказывает людям в последней надежде.
Немногие реалисты станут оспаривать необходимость разумных, общепринятых законов и надзора за соблюдением этих законов. Нам всем нужна защита от насилия и запугивания, мы беспокоимся из-за распространения опасных наркотиков и т. п. Но мы сейчас говорим не об этом. Мы говорим о крайне извращенном, антидемократическом использовании власти. О слепом допущении, что сохранение существующей общественной системы — задача первостепенной важности и вере в то, что ограниченная система ценностей избранного правительства столь совершенны, что любое серьезное несогласие должно подавляться.
Разве мы не привели пример, того, как мы по䐿устительствуем системе образования, открыто внушающей детям идеи, которые она считает правильными? Что наша вера в «добро» и «з䐻о» столь извращена, что адепты авторитетного мнения Государства действительно свято верят, в свое прав䐾 на мон䐾полию в благочестии, справедливости, хорошем вкусе и зд䑀авом смысле? Что мы создали бюрократию, которая присвоила себе право вмешиваться в частную жизнь людей и критиковать даже самые благородные поступки личности? Разве мы не обременены вопиюще антидемократической электоральной системой, которая не будет ниспровергнута теми, кто допустил эту систему к абсолютной власти, коррумпированными, тупыми, жестокими полицейскими силами и несправедливым, предвзятым и дряхлым правосудием? Сверх того, история велит нам хранить верность, лояльность правительственному монолиту, предположительно существующему для того, чтобы служить людям и обеспечивать их благополучие, превратившемуся в современное Божество. Служить (особе=но во время войны) и обслуживать. Наше чувство свободы абстрактно, наше ощущение давления слишком реально.
Система несовершенна, и у всех правительств есть недостатки, но наше нынешнее правит䐵льство изменило все правила и это сошло ему с рук. Как говорил Стюарт Белл: «Джону Донну было бы что об этом сказать».
Правительство звонит в колокол по равенству в обществе, которое, как мы когда-то верили, выступает против авторитарности. Оно звонит в колокол по свободам — знакомым, понятным и некогда доступным. Оно звонит в колокол по нашим детям. Они вырастут в обществе, в котором в порядке вещей обыски в домах граждан без ордера, вскрывание частных писем, семидневное заключение без предъявления обвинения, 3 месяца в тюрьме без суда, смерть в заключении, пластиковые пули, которыми стреляют в детей, мирные демонстрации, которые объявляются незаконными, судебные процессы без участия присяжных и принудительное лечение заключенных, успешное лишение права на участие в забастовках и пикетах, уничтожение местной демократии, запрещение книг…
Возможно, последнее слово следует предоставить человеку со стороны, чье мнение будет более объективным. В нашем случае это американский профессор Рональд Дворкин, политический комментатор, философ и лектор Оксфордского университета: «Поистине цивилизованное общество бдительно следит за вопросом о гражданских правах. В этой стране огромное количество меньшинств являются объектом ненависти. Каждый человек, который тем или иным образом является членом меньшинства, не только черные, не только гомосексуалы, но все люди, придерживающиеся каких бы то ни было непопулярных взглядов, должны объединиться. Они должны заявить, что не допустят того, чтобы при каждом возможном случае люди, прикрываясь в качестве оправдания сфабрикованными предлогами, сбрасывали и без того тонкий налет цивилизованности».
Но слова рекламного лозунга «тори», повторяемые видеомагнитофоном, холодные и пустые… «Человек рождается свободным… его естественное состояние… право, данное ему богом. Нигде эта традиция не укоренилась так глубоко, как в Британии… мы гордая нация индивидуалистов. Свобода — наша сила и наш лозунг…». Телевидение лжет нации, которая больше ни во что не верит.
Наши притязания на то, что мы самая свободная страна в мире больше не имеют никаких оснований. Это правда, не требующая доказательств.
Это прощальный взгляд на Англию.
Эта статья вдохновлена доктором Теренсом дю Куисне. Теренс дю Куисне — давний сотрудник «Rapid Eye», пишущий на самые разные темы. Среди его книг «Catalogi Librorum Eroticorum», «Справочник по психотропным веществам» и сборники поэзии. Он клинический фармаколог, много пишущий о правах человека, восточных учениях, классической литературе, поэзии и живописи. Саймон Дуайер также благодарит Свободу за помощь в исследованиях для этой статьи.
БОДИШОК
Интервью с мистером Себастианом
— Человеческое тело всегда считалось отражением образа общества и, разумеется, тело невозможно рассматривать в отрыве от социальных аспектов бытия.
Человек или сам должен быть произведением искусства, или быть одетым в произведение искусства.
Маленькая чистая комната в Лондоне, Радио 4 разносится из открытого окна над рядами плоских черепичных крыш. На медицинской кушетке лежит полуобнаженный мужчина. Он смотрит на трещину в потолке. Над ним, точно богомол, нависает лампа на гибкой ножке. Медовый голос, глубокий и гипнотический, смывает остатки беспокойства, «вы можете ощутить легкое покалывание». Запах медицинского спирта влияет на возникающие образы, как горячечный жар. Покой нарушается тошнотворным жужжанием крохотной металлической иглы, поблескивающей голубыми чернилами. Мелькнувшие было мысли о стоматологических пытках, Клаусе Барбье или Лоуренсе Оливье, затихают, напряженные мускулы расслабляются, как только тело понимает, что это совсем не больно. Все очень спокойно.
Последний раз я отважился войти в татуировочный «салон», когда мне было шестнадцать. Я сидел, втиснувшись в очередь, состоящую из бледной прыщавой плоти моряков и скинхедов, глядя зачарованно и с тайным ужасом на пивные брюшки, украшенные Микки-Маусами, кулаки с выгравированным словом L.O.V.E. и разрисованные бритые затылки. Все это несмываемое художество было следствием нескольких минут работы художника, похожего на Халка Хогана, белой горячки и личной гигиены гиппопотама. Зубы стиснуты в бессмысленной ухмылке, пока разрисованные клиенты обнажают свои белые волосатые окорока и получают свою дозу гепатита как настоящие мужчины. Внезапно я вспомнил, что у меня назначена встреча.
