Пейре? Одному?
— Понять не могу, что вас так пугает, — недоуменно развел руками францисканец. — В конце концов, только одна ночь, ну, может быть, чуть дольше… (Читай: пока Гальярд не найдет парня в темнице и не оторвет вам, дорогой напарник, за ваши умопостроения голову, злобно подумал Аймер. Происходящее с каждым мигом нравилось ему все меньше. Протокол уже был закончен, происходила частная беседа, и вместо того, чтобы записывать, юный доминиканец остервенело рисовал на полях кресты и бегущих собачек. Перо, длинно скрипнув, прорвало бумагу, едва не испортив последний лист
— В конце концов, он всего только дряхлый старец, а вы — молодой, полный сил юноша, — продолжал увещевать брат Франсуа. — Кроме того, он в цепях и даже не сможет к вам приблизиться вопреки вашей воле, на вас-то мы цепей надевать не станем. Или вы темницы боитесь? Там вовсе не холодно, я там был — ничуть не холоднее, чем в самом замке! Я прикажу туда шерстяное одеяло отнести, покормим вас хорошо, выспитесь, не хуже чем дома!
— Нет, отец, я не темницы боюсь, — чуть слышно отозвался Антуан. — Но… Старец… Он умеет
— Пустяки, — отечески сказал брат Франсуа, поднимаясь из-за стола. — Эти дьявольские еретические штучки против верного христианина не работают, я вам как священник говорю. Зато вы сможете послужить Святой Церкви, матери вашей, и получите настоящую надежду искупить свою неверность и удостоиться спасения…
Антуан трудно сглотнул. Внутренняя борьба отражалась на его лице — по-южному живом, так что движение мысли можно было бы читать по движению его бровей, если бы их не скрывали нестриженые волосы.
— Тогда… отец, тогда вы мне дадите отпущение?
— Непременно и именно тогда, сын мой, когда вы докажете свою готовность и свое раскаяние…
Сейчас я его удушу, подумал Аймер, сжимая зубы. Господи, держи меня, сейчас я сорвусь, и пойдет к дьяволу все мое хваленое послушание…
Антуан тяжело вздохнул. Перекрестился. Еще раз вздохнул.
— А матушке моей поможете? Ведь мало ли что. Свиньей ее и вовсе каждый день обзывают, а уж если ее… муж догадается, что я у вас…
— Так вы согласны, сын мой, послужить Господу и церкви? — Франсуа величественно скрестил руки на груди.
— Д…да. Да, отец… Только…
— Только — что?
— Только благословите меня, прежде чем я… пойду туда, — почти шепотом попросил Антуан. — Может, тогда ничего плохого и не случится.
Франсуа просиял, как масляная сковорода.
— Конечно, дорогой мой и во Христе возлюбленный Антуан! Против благословения священника Божия никакие катарские чары и никакое диавольское наваждение не может иметь силы. Подойдите, я вас от всей души благословлю.
Антуан сделал несколько торопливых шагов и встал на колени. Брат Франсуа громко прочитал благословение, начертал юноше на лбу малое крестное знамение.
— Теперь идите, сын, и ничего не бойтесь. Знаете, серафический патриарх нашего ордена, святой Франциск, некогда чрезвычайно боялся обнять прокаженного, и тогда голос с небес спросил его — «Воин Христов, ты боишься?» Тогда наш святой серафический патриарх устыдился своего страха, помолился Господу и смело ступил на путь нового служения…
Юноша доверчиво смотрел на него сверху вниз, не спеша подняться. Аймер сам не знал, что на него нашло — ведь дотерпел уже почти до конца — однако некая сила сорвала его с места. Брат Франсуа подозрительно обернулся, еще не зная, чего от него ждать — но Аймер уже был рядом, уже протягивал вперед свою длинную вагантскую руку.
— Позвольте, отец мой. Я тоже священник… И тоже хотел бы дать благословение, если вы не против.
Антуан поспешно подставил под его руку свою лохматую голову. Франсуа не стал возражать — да он и не успел бы: «
— Хорошо, брат, спасибо за участие, — довольно резко прервал его Франсуа, беря Антуана за плечо. — Однако же пора и к делу приступить.
— Не волнуйтесь, отец Гальярд очень занят молитвой и не успеет прийти вам помешать, — почти выкрикнул Аймер, чувствуя, что его уже несет на волнах гнева, что лицо его опасно горит, а где-то в животе разгорается упругая злость.
— Брат Аймер, — негромко выговорил Франсуа, на чьих полных щеках уже тоже разгорались красные пятна. — Не слишком ли вы своевольничаете со старшими? По счастью, я знаю, что вы человек непростой, что уже однократно были подвержены… суровым дисциплинарным взысканиям. Не думаете ли вы, что для вашей карьеры проповедника будет полезным еще одно осуждение со стороны вышестоящих?..
Аймер, уже совершенно пунцовый, перевел дыхание и с трудом взял себя в руки. Ему срочно нужно было удалиться, срочно… иначе все может оказаться куда хуже, чем оно есть сейчас.
— Простите, отец Франсуа, — выдавил он, опуская голову. Даже с опущенной головой он смотрел на францисканца сверху вниз. — Я… признаю свою неправоту.
— Хорошо, брат. Бог простит. Теперь отведите этого юношу вниз… на место его нынешнего служения.
Аймер развернулся, сама спина его выражала негодование. Закрывая дверь за собой и Антуаном, он искренне понадеялся, что именно закрыл ее, а не захлопнул. Все еще на волне порыва, свободной рукой он теребил монашеские четки на боку — и через пару шагов в почти полной темноте отцепил их с пояса.
— Вот возьмите-ка, завтра вернете. Это четки для псалтири Девы Марии, если вдруг тяжело придется — молиться будете…
Антуан растерянно принял длинную нить с деревянными бусинами в обе ладони, издал тихий горловой звук, будто хотел что-то сказать — а что, сам не знал.
— Знаете Псалтирь Девы Марии? Чудесная молитва, ее сама Царица небесная подарила нашему отцу Доминику как оружие победы над всякой ересью. Чудесная, и очень простая, всякий может к ней прибегнуть: на отдельных бусинках — Pater, на малых — Ave десять раз подряд, но главное — под каждый десяток о какой-нибудь тайне жизни Христа и Царицы Небесной размышлять. Сперва, стало быть, Благовещение, потом — Посещение Девой Марией Елисаветы, на латыни Visitatio называемое, потом Рождество, а после Сретение и Обретение во Храме… Слушайте дальше: то были Радостные тайны, еще есть скорбные и славные. Скорбные тайны Марианской псалтири таковы: Гефсиманское борение, Бичевание, Коронация тернием, Крестный путь и Распятие…
Они спускались по узкой лестнице, скользя руками по стене — Антуан впереди, монах сзади, с облегчением глядя, как мальчик прячет четки себе за пазуху. Аймер нарочно задержался на пару секунд, чтобы успеть договорить названия последних тайн. Успение, Венчание славою. Сонный караульщик, сам с собой игравший в кости при свете жировой лампадки, лениво поднялся при виде белого хабита и без особого тщания изобразил бдительность на лице.
Антуан обернулся, оба глаза его обратились в черные круги, так что не было видно, который из них подбит.
— Отче… Я все запомнил — Благовещение, Посещение, потом, стало быть, Рождество…
— Заходи давай, — дружелюбно сказал стражник. — Наболтаешься еще на допросах. Доболтался уже, а, малый? Отче, этого тоже в кандалы надобно — или так?..
Господи, что отец Гальярд-то скажет: стоило Аймера на один денек оставить, как он тут же поссорился со священноначалием, нечего сказать — стоило Гальярду брать такого склочного брата на поруки… Пользуясь тем, что его никто не видит, молодой монах открыл дверь во двор ударом ноги. Сделал
