руководством азербайджанцев — левых эсеров (в Баку они называют себя партией «Экенчи» — «Пахарь»): «….положение отягчает наступление на Баку войск богатейшего помещика Дагестана имама[58] Неджмеддина Гоцинского. В полдень 7 апреля его конные и пешие отряды, полк «Дикой дивизии» сосредоточились верстах в пятнадцати от Баку, около станции Хурдалан. Вместе с этим мы стараемся всеми силами, чтобы Советская власть показала свою справедливость. В ближайшее время мусульмане это увидят и почувствуют.
Для более тесной связи мусульманских трудовых масс с советскими органами, для реального улучшения условий жизни мусульманской бедноты учреждено Бюро мусульманских социалистических партий под председательством доктора Нариманова. Комиссаром по охране мусульманской части города назначен Мешади Азизбеков.
Будьте уверены, что на права признавших Советскую власть мусульман никто не посмеет посягнуть. Для защиты мусульман Советская власть имеет силы».
И в заключение запись «для себя» Гамида Султанова: «Наша ошибка заключается лишь в том, что не рассчитались окончательно, не обезоружили ни мусульманскую, ни армянскую воинствующую буржуазию. В этом нас можно винить. Но беда заключается в том, что нас было очень мало. Нам удалось взять власть в свои руки не благодаря превосходству в силах, а нашей смелостью и упорством».
18
Кажется, что ради Первого мая хлопотливые солнечные лучи раньше обычного тронули ледяные вершины Базардюзю и Шахдага на Большом Кавказе, сделали их розовыми, живыми; скользнули ниже к альпийским лугам, проникли в тесные реликтовые заросли каспийского лотоса, железного дерева, каштанолистного дуба; заиграли на студеных водах голубых и бирюзовых озер, некогда в короткие минуты сотворенных землетрясениями. И, уже приблизившись к пестро расцвеченным долинам, к садам в белой, розовой, желтой, лиловой кипени лепестков, заботливо озарили многие сотни рисунков — изображения людей, животных, различных сцен охоты, — высеченных на скалах Гобустана пятнадцать тысяч лет назад.
Вместе с работягой солнцем в распахнутые окна неповторимого города у морского простора врывается медь оркестров. Музыка и песня. Праздник.
Гюльсум-ханум снимает ей одной заметные пушинки со светлого в полоску парадного костюма Нариманова. Внезапно узкими ладошками чуть отталкивает его, должно быть, чтобы лучше видеть глаза:
— Доктор, тебе хорошо, да?
В ответ добрая улыбка.
Прошлой ночью его о том же спросил, едва ли сомневаясь в ответе, Шаумян. Вдвоем они ждали, покуда из типографии доставят оттиски их первого правительственного заявления — Декларации Совета Народных Комиссаров Бакинской Коммуны. Хотелось позволить себе размягчить душу, представить, что все трудное, плохое позади.
И впрямь…
…Воинство имама Гоцинского от стен Баку отброшено далеко в теснины Дагестана. Освобождены Куба, Дербент, Порт-Петровск. Открывается доступ к хлебородным районам Северного Кавказа. Самая реальная возможность облегчить участь терпеливо голодающих бакинцев.
…На южном направлении у города Ленкорани разбита конница полковника графа Остен-Сакена. Сдались головорезы ханши Талышинской.
…Остановлены наступавшие вдоль Закавказской железной дороги, объединенные отряды мусаватистов и грузинских меньшевиков под командованием отряженного из Тифлиса с самыми высокими полномочиями генерал-майора князя Магалова. Взята станция Аджикабул в четырех часах езды от Баку. Уезды Шемахинский и Геокчайский вновь обретают свободу.
…Взыскана контрибуция с нефтепромышленных и торговых фирм, с пароходных компаний и владельцев рыбных промыслов — 50 миллионов рублей на нужды обороны и для неотложной помощи бедноте, пострадавшей во время уличных боев. Национализирован Русский для внешней торговли банк. За ним девять других помельче.
…Распущены национальные советы, городская дума, закрыто управление градоначальства, приостановлено издание пяти наиболее злостных газет. Отвергнуто домогательство дашнакцаканов и правых эсеров разделить с ними власть. Двадцать пятого апреля вечером радиограмма:
«ВСЕМ СОВЕТАМ КАВКАЗА И РОССИИ!
Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов Бакинского района, выразивший полное доверие Комитету Революционной обороны, находит необходимым, ввиду затяжного характера войны, заменить этот боевой временный политический орган более постоянным и представительным… Правительственная власть со времени сего уведомления принадлежит Коллегии Комиссаров в составе нижепоименованных лиц…»
Заботами секретаря Коллегии, члена Кавказского краевого комитета большевиков Николая Кузнецова список «нижепоименованных лиц» отпечатан на трех равногосударственных языках Бакинской Коммуны. Листки всех цветов — уж какая нашлась бумага — озаглавлены
«НАШИ НАРОДНЫЕ КОМИССАРЫ:
Товарищи Степан Шаумян, Нариман Нариманов, Алеша Джапаридзе, Надежда Колесникова, Иван Фиолетов, Григорий Корганов, Арташес Каринян…»[59]
Доходчиво обозначено, кто есть кто в архиделикатных сплетениях бакинской действительности. Фиолетов, Корганов, Каринян менее известны, о них стоит рассказать пообстоятельнее.
«Иван Фиолетов, из первых организаторов союза нефтепромышленных рабочих, в последнее время его председатель. На промыслы в Балаханах привезен отцом-сезонником из деревни Тугулуково Борисоглебского уезда Тамбовской губернии…»
Прошел, следовательно, все круги балаханского ада. С девятьсот четвертого года, со знаменитой политической забастовки, в «черных списках». Четыре или пять раз его арестовывали — в Баку, Грозном, на острове Челекен, снова в Баку. Ссылали на Дальний Север и в забытые богом и людьми стойбища якутов. Результат одинаковый. Чуть-чуть осмотрится, поднакопит продуктов, если посчастливится, раздобудет подходящий «вид на жительство», ну и в обратный путь, всего желательнее на Апшерон.
Как-то Фиолетов дольше обычного отсутствовал в Баку, потом виновато оправдывался: «Надумал сдать экстерном за гимназию. Готовился». «Главные предметы сдал на «4» и «5». А на экзамене по закону божьему непоправимо провалился. Первый над собой посмеивался: «Господь бог наказал за грехи тяжкие…»
Весною шестнадцатого года, когда самые влиятельные бакинские большевики оказались в тюрьме на Баиловском мысу, Иван Фиолетов впервые жаловался на судьбу: «Все за решеткой, я один на воле. Совсем не по-товарищески». Единственно, на что согласился, — не ночевать в Белом городе. На промыслах, на виду у рабочих, в ту пору беспокоиться почти не приходилось. Филеры знали: за своего Ивана Тимофеевича промысловый люд спуску не даст. Чуть что, швырнут в яму с сырой нефтью…
Со временем о Фиолетове — душе-человеке — скажет Серго Орджоникидзе: «Рабочий вождь, гордость бакинского пролетариата!»
Возвращаясь к Коллегии Комиссаров…
«Григорий Корганов, председатель Военно-революционного комитета Кавказско-турецкого фронта, руководитель боевых операций марта — апреля».
Гимназия в грузинском городе Кутаисе, та самая, где учился Владимир Маяковский. Первые неприятности с жандармским управлением. Доверительная рекомендация отцу — военному чиновнику: «Позаботьтесь, чтобы юноша выбыл в неизвестном направлении».
Тифлис… Баку. Здесь все сложится наилучшим образом. Хотя, на взгляд Григория, в кругу революционеров силы его оценивают недостаточно справедливо. Новички всегда нетерпеливы. Они рвутся на штурм вершин, а наставники придирчиво долго тренируют в долинах и в легкодоступных горах… Поддержка от Алеши Джапаридзе. По его совету в девятьсот шестом году ученик второй мужской гимназии
