настрой, кураж. Способность еще неизвестно к какому, но поступку.
Выяснилось, что она, как и Женька, поменяла мобильный. Олег набрал свой бывший домашний и выслушал ее голос на автоответчике, обвиняющий и требовательный: мол, раз уж вы посмели сюда позвонить, оставляйте свое сообщение после сигнала, а то вам же хуже. Сигнала Олег дожидаться не стал. По крайней мере, квартиру они с Женькой не сменили. И туда придется ехать. Чем скорее, тем лучше.
Но он уже начал выискивать отсрочки, отговорки, оправдания. Начав с одежды — не заявляться же к бывшей жене в таком виде! — истратил пару часов на магазины, после чего заскочил в фаст-фуд пообедать, что в переполненном пищевом аквариуме в центре города оказалось отнюдь не быстро. Затем, сдавшись перед необходимостью принять душ и куда-то деть пакеты с теплыми вещами, долго кружил по городу в поисках приемлемой гостиницы. Наступил вечер, куда более стремительный здесь, чем там, на севере. И все логично перенеслось на завтра.
На первом этаже гостиницы грохотал ночной клуб, мимо проносились по шоссе своры автомобилей, перемигивалась огнями огромная вывеска супемаркета напротив. Хлипкие полупрозрачные жалюзи не обеспечивали ни темноты, ни тишины. А я успел привыкнуть и к тому, и к другому. Привычки сильнее нас, а потому несовместимы со свободой, их вообще не должно быть. Но, черт возьми, я же не собирался возвращаться сюда! Мне есть где ночевать в тишине, с одним лишь неслышным плеском моря за черным окном. Уже само то, что я все-таки приехал сюда — проявление никак не свободы, а полной ее противоположности.
В результате утром Олег проспал, не услышав робкого сигнала будильника с мобилки, в чем, конечно, еще не было криминала, в этом городе все, наверное, дрыхнут без задних ног в воскресенье. Затеял длительное бритье, потом спустился в ресторан позавтракать: у нее никогда не водилось в холодильнике лишних продуктов. Запоздало подумал, что Женьку можно было бы разыскать через институт — но выходные, черт, как они не вовремя, эти выходные…
Город набросился на него, праздный, мельтешащий, вульгарный. Враждебная кислотная среда, безнаказанно находиться в которой можно не дольше, чем под водой — или на воздухе, применительно к рыбам. Вчера я, похоже, перебрал лимит. Если не уехать сегодня… нет, не существует причин, которые помешали бы мне сегодня уехать.
В довершение Олег минут сорок проплутал по микрорайону в поисках собственного дома; ну допустим, чужого дома, где я не был лет десять — но все равно, с моим-то безошибочным чувством направления, всегда позволявшим ориентироваться и в абсолютно незнакомых местах… С каждым шагом, сделанным без уверенности в пространство, наугад, нарастал угол погрешности, перекоса, крена. Становилось понятно, что ничего уже не остановить и не изменить. Хотя бы вырваться отсюда с наименьшими потерями.
Она ничуть не удивилась. Она никогда не позволяла людям ее удивлять, это помешало бы им чувствовать себя априори виноватыми перед ней. Олег был встречен обвинением и не удивился тоже. Она оказалась почти такая же, как он ее и запомнил, колючая и красивая, правда сейчас ее красота была примята утренней несвежестью одинокой женщины. Я виноват, что не позвонил, не предупредил. Виноват, что не дал ей нормально выспаться — половина двенадцатого? — в воскресенье! Я один виноват во всем, признаю, да, конечно. А где Женька?
Ее улыбка была — сплошной реванш, долгожданная победа. Наконец-то посторонилась, пустила в прихожую, провела на кухню и сварила кофе. Олег осматривался по сторонам и не узнавал ни мебели, ни обоев, ни единого предмета обстановки, ни малейшей вещицы. Все было другое, обновленное, переформатированное. Только она осталась прежней, разве что мумифицировалась слегка. Женщина, с которой я когда-то в очередной раз начал новую жизнь. Под новым именем, с новой профессией — жена ничего не знала обо мне-бывшем, а может быть, мне просто нравилось так думать.
В той жизни оказалось слишком много несовпадений, накладок, неточностей. Я их потом учел; наверное, она учла тоже. В результате между нами вовсе не осталось точек соприкосновения. Но у нас есть Женька, и это форматированию не поддается.
— Женя нашел работу, — сообщила она, жмурясь и потягивая кофе. — Потому мы и ликвидировали счет. Ты ведь из-за этого приехал?
— Не вижу логики. Подработка — это, конечно, неплохо, но он же только на первом курсе. Глупо отказываться от моей помощи, ты-то должна понимать.
— Это ты ничего не понимаешь.
Она смотрела через стол, другой стол, накрытый другой полиэтиленовой скатертью, и в ее глазах нарастало, как приближение оргазма, предчувствие момента истины и торжества. Внезапно захотелось встать и уйти, не дождавшись ее слов и не допив кофе. Я совершенно зря приехал. Здесь уже все произошло без меня — неправильное и непоправимое.
— Высокооплачиваемую работу, — негромко отчеканила она. — Секретарем у Виктора Винниченко.
Глядела в упор, неприкрыто и победительно улыбаясь.
Она знала, конечно. Похоже, она всегда все обо мне знала.
Йоны нигде не было видно, ни самого старика, ни Ульфы. Впрочем, Олег до сих пор так и не знал, где они живут. Пляжа в поселке практически не осталось, и неудивительно, если многие любители прогулок переживают сейчас потрясение по домам, не глядя в сторону моря. В том числе и собаки.
Он развернулся и, оставив по правую руку свой ослепший дом, зашагал вверх по улице. Внезапная весна превратила ее в нечто похожее на русло обмелевшей, но бурной реки, и Олегу приходилось двигаться по нелогичной, изломанной траектории, уступая дорогу мутным потокам, прыгая по фрагментам брусчатки и глинистым островам. Самые большие из них уже начали подсыхать, покрываясь ломкой охристо-желтой корочкой, в которую подошвы впечатывали глубокие рубчатые следы. Ничьих других следов на дороге не было.
Олег вышел на площадь. Она почти совершенно просохла, только в щелях между камнями брусчатки темнела влажная глина да кое-где в тени стояли дробные, как архипелаги на карте, остаточные лужицы. Перед порогом церкви пробился между плитами толстый, изогнутый возле бутона стебель готового распуститься цветка. В самом солнечном месте площади глина растрескалась, ее многоугольные фрагменты ловили цветные отблески от витража, превращаясь в его грубое, подчеркнуто земное подобие. На сам витраж было больно, невозможно смотреть.
И ни одного человека. Потоптавшись по квадрату, Олег постучал в приемную старосты, затем в лавку Лотты. Стук отдавался мертвой гулкостью, по которой в первый же момент становилось ясно, что никто мне не откроет, некому открывать. Такое уже было как-то — в воскресенье. Но сегодня вторник. Или нет, кажется, уже среда.
…Приемная Виктора Винниченко — городской телефон с официального сайта «Нашей свободы» — милым женским голоском уверяла на нескольких языках подряд, как важен мой звонок и что мне перезвонят непременно по любому из номеров, которые я сочту нужным оставить. Выходные, черт бы их побрал. Невозможно разыскать человека на выходные. Впрочем, в сети нет ничего невозможного.
Олег сидел в продымленном баре неподалеку от гостиницы (в самом номере подключения к сети не оказалось, и это была еще одна ошибка: не проверил при поселении, сразу), потягивал четвертое пиво и почесывал указательным пальцем мышку ноутбука. Здесь, в сети, он был почти дома. Чужой столицы чужой страны за стенами бара как бы и не существовало. В сети можно отыскать все. Даже давным-давно потерянного сына.
С Женькой все нормально, у Женьки все хорошо; я летел сюда убедиться в этом — и убедился, я мог уже уезжать. Я так и сделал бы, если б он поступил на работу к кому-нибудь другому.
В одном профессиональном журналистском сообществе — вход только зарегистрированным членам, рекомендованным двумя ранее зарегистрированными, посты прячутся под замок, комменты скринятся, — удалось отыскать мобильный личного секретаря лидера «Нашей свободы». Разумеется, я не ожидал, что по этому номеру мне ответит Женька, разумеется, не особенно удивился, когда по нему не ответил никто, однако сохранил у себя на всякий случай. Поехали дальше. Виктор Винниченко, «Наша свобода». Досье.
За все время, за два десятка лет, я ни разу, честное слово, ни разу не пытался разузнать что-либо о нем, а тем более держать его в поле зрения, отслеживать его жизнь. Ну допустим, во время громкого медийного процесса о реабилитации, а потом и возвращения в парламент «Нашей свободы» я, наверное, не
