светильника, а у третьих с ярко-зеленых стволов и веток клочьями.слезала красная кора.
Мильям свернула в лес. Бежать стало пружинисто и мягко, будто по ворсистому ковру.
Море теперь мелькало между стволами совсем близко, вспыхивая там и тут горячими искрами. Смотреть на него с каждым взглядом становилось все больнее; Мильям щурилась, сжимала пальцами виски. Хорошо, что склон сбегает вниз… так легче идти… только слишком уж круто… Она спускалась от дерева к дереву, отдыхала, привалившись к каждому стволу, и с каждым разом эти остановки-передышки делались все длиннее, и все труднее было собраться с силами, чтобы двинуться дальше…
Но она не упадет. Она уйдет, убежит, доберется… вот только куда?!.
Потом. Сейчас главное — не потерять сознание на этом склоне… А море уже недалеко. Скоро она узнает, какое оно — на ощупь, на вкус? — море…
— Мильям!
Голос донесся сверху, издали — чересчур издали и сверху, она даже не сразу узнала свое имя, искаженное гортанным акцентом. Бежать!!! Или затаиться тут, в кустах, — они пройдут мимо, не найдут, не поймают… Или?!!..
Бежать.
Она обеими руками оттолкнула от себя шершавый ствол. Древесные кроны и морские блики закружились в девичьем танце, попеременно застилая глаза полупрозрачными покрывалами.
— Мильям!!!
Ближе. Гораздо ближе…
С разбегу она влетела в колючие лапы кустарника, исцарапала лицо, запуталась волосами. Вырвалась, оставив на ветвях длинные черные нити из кос… Приметила следующий ствол вниз по склону, до которого нужно во что бы то ни стало добежать…
Искры на море. Мозаика неба сквозь кроны. Теплый пружинистый ковер, ткнувшийся в лицо сухой мешаниной листьев и игл.
— Мильям!.. — и еще длинная цепь чужих, отрывистых и злых слов.
Ее рывком перевернули лицом вверх — узкие глаза, перекошенный рот, рука, занесенная для удара. Мильям зажмурилась.
Все.
…Он говорил, бормотал, шептал, и среди его слов не было ни одного понятного, кроме ее имени, — а ее имя все повторялось и повторялось: укоризненно, испуганно, обиженно, нежно… И руки — на волосах, на шее, на плечах, на груди… Гладили, успокаивали, баюкали, как ребенка… Потом подняли в воздух и мягко закачали, прижав к груди.
Мильям открыла глаза. И увидела море — поверх мужского плеча.
Сквозь мутную пелену слез.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Долго еще? — спросил, кажется, Винс.
Кто— то негромко захихикал: скорее всего тот мрачный мужик с неопределенными обязанностями то ли грузчика, то ли интенданта. Этот тип издевался над Винсом с самого начала, и даже я уже перестала злорадствовать, проникшись к бывшему односоцгруппнику искренним сочувствием. Но ни Ингар, ни тем более Роб за него не заступались.
— Пять километров до заставы, — с опозданием послышался голос моего брата. — Там можно будет переночевать.
Тут меня сильно тряхнули, и мрачный нецензурно выразился прямо над ухом. В том смысле, кто — такой-то и такой-то — укладывал этот — такой-то и такой-то — вместитель. И — так-разтак — что там вообще лежит.
— Палатки и оборудование, — кратко ответил Ингар.
Я живо представила себе, как он поморщился от сквернословия. Однако ничего не сказал. А два дня назад пытался делать замечания. Но тогда экспедиция еще не вышла на открытый воздух, и все было по- другому.
Кстати, вместитель собирала Далька. Только никто из них об этом пока не знал.
Первым делом Далька сказала, что у меня не все дома. Я согласилась. И напомнила, что она моя подруга. Она сообщила насчет меня еще кое-что, но это к делу совершенно не относится.
Затем Далька начала думать. И поделилась выводами. Во-первых, во вместитель все равно полезут, чтобы достать что-нибудь срочно нужное, и хорошо, если уже в Приграничной зоне, а не прямо в городе, — да и плюс таможня. Во-вторых, от неподвижного лежания в позе буквы «зю» у меня руки и ноги поотпадают. В-третьих, мне придется не только есть и пить, но и дышать, а также справлять некоторые надобности, после чего, между прочим, снова дышать, есть и пить. В-четвертых… хотя первых трех аргументов, по Далькиному мнению, было вполне достаточно.
Я возразила, что, во-первых, палатки раньше Гауграза никому не понадобятся, не говоря уже обо всяких там приборах, а про какую-то таможню вообще смешно говорить: с ними же Роб! Во-вторых, лежать я буду не в позе буквы «зю», а как раз наоборот — эмбриона, самой естественной позе для человека, тем более такого тренированного, как я, плюс специальные упражнения каждый час. В-третьих, наша цивилизация изобрела для чего-то атмосферой и биоаннигилятор, к тому же сейчас, как всем известно, на рынке имеет место быть прорыв миниатюризаторских технологий.
Далька сказала, что это ужас как дорого. Я ответила, что у меня висит нераспечатанный базовый счет по первичной специализации. Далька — что мои родители очень удивятся, узнав, что я его распечатала. Я — что к тому времени буду уже далеко.
Я и далеко. Всего пять километров до заставы. А там уже Приграничье. Вот!…
Как вы поняли, труднее всего оказалось уговорить Дальку. У меня был черновой вариант взять в сообщники Винса, но, хорошенько поразмыслив, я его похоронила — в смысле, вариант. Он — в смысле, Винс, — конечно, втюрен в меня по уши и готов что угодно для меня сделать, но, с другой стороны, он по уши предан, верен и тому подобное своему доктору Валару. И, разумеется, сдал бы меня ему с потрохами. Как мудрому старшему товарищу, способному принять за него — и заодно за меня — правильное решение. А как поступил бы Ингар, объяснять не нужно. Достаточно того, что он в свое время уже принял безупречно правильное решение — за Роба.
Но экскурсию по экспедиционному багажу, спрятанному в древнем подсобном помещении позади кафедры сравнительной истории и этнографии доглобальных народов, провел среди нас с Далькой, естественно, Винс, кто же еще. Именно благодаря ему мы узнали, в каком вместителе что уложено, и смогли выбрать подходящий — с тем, чтобы потом приобрести для меня вместитель-близнец и установить на него точно такой же код.
А собственно подменить оказалось вообще делом техники. Ведь никто, кроме членов экспедиции, не знал про тайный склад. Мы выбрали время, когда Ингара заведомо не было на кафедре, и Далька эффектно подкатила с огромным вместителем на грузовой скользилке. Далька — уже почти студентка, она проходит первичную специализацию на кафедре оптических технологий, в соседнем корпус-блоке. Так что, не сомневайтесь, ее знает весь институт — это же Далька. Ей без проблем открыли кафедру, а подсобка даже заблокирована не была, вы представляете?! Тоже мне нелегалы-конспираторы. И что бы они делали без моего брата?…
Потом Далька точно также укатила назад, и вместитель на ее скользилке ничуть не изменился. Правда, этого я уже, конечно, не видела.
Я и сейчас мало что могла видеть. Далька вмонтировала в замок оптический мониторчик диагональю в два с половиной — но он помутнел на второй же день, а перед тем мрачный мужик, который издевался над Винсом и тащил меня, интересовался, что это за такой-растакой дизайн. И чуть было не полез открывать.
В конце концов я плюнула на обзор и ориентировалась по слуху. По голосам. А с тех пор, как мы вышли на открытый воздух, — еще и по бесчисленным звукам приграничной экосистемы, которые было ужас как интересно пытаться идентифицировать. Только ничего — ну, почти ничего — не получалось.
И поза эмбриона меня уже страшно достала.
— Конечно, неправда, Винс. Даже странно, что ты спросил.
— А Робни рассказывал, что некоторые артефакты из тех, что он выносил, обладали магической
