Резко качнулся; ножка стула с хрустом сломалась под горе-всадником, и он едва удержался на ногах, расставленных над перекосившимся сиденьем. Он что, до сих пор девственник? Или…
Я усмехнулась. Почти весело.
— Ничего смешного, — бросил Гэндальф.
Пересел на кровать. И заговорил совсем не о том, чего я ожидала:
— Вовку с шестого этажа знаешь?.. Ну, длинного? Его избили позавчера. Какие-то левые пацаны, ни за что. Вернее, только за то, что он студент «Миссури». До народа потихоньку начинает доходить, что мы не такие, как все. И народ уже делает выводы.
— Это ненадолго, — отрезала я. — Все прогрессивные вещи люди сначала принимают в штыки. А потом как миленькие пойдут комбинаторироваться сами. Это ведь уже делают не только у нас.
— У нас — бесплатно, — возразил он. — Что самое обидное. Жаба, понимаешь ли, давит. Национальное животное.
На автомате потянулся к столу и отломил себе пирога, безнадежно раскрошив все оставшееся: ну вот, мне уже не попробовать, как умеет печь его мама. Да и нелогично оно — начинать со сладкого… где там Герка с хлебом?
— Алька… — вышло невнятно, и Сашка сделал паузу, давясь слоеным тестом. — Ты, это… будь осторожна. Плюнь пока на работу. Поезжай домой: тебе там что, нигде не подпишут эту чертову характеристику? В маленьких городах легче; я и сам, наверное, скоро сорвусь к себе в Мареевку. И не ходи по улицам… одна.
Он снова смотрел на меня совершенно собачьими глазами; со щек медленно сходила краска. Было видно, как мучительно ему хочется задать вопрос: правда ли то, о чем уже — а ведь не прошло и трех дней! — на всех углах болтают про нас с Андреем?..
Не спросил.
— Здравствуйте, Евгения Константиновна. Это Алина. Будьте добры, Андрея.
В принципе его вполне могло не оказаться дома. Тогда я попросила бы передать, что звонила, — и все. И пусть сам приходит в общагу за своим, блин, имуществом; пусть сам хоть с десятого раза отлавливает момент, когда я буду на месте.
А если он подумает, что я звонила для чего-то еще, — его проблемы.
— Да, Алиночка. Подождите.
У них огромная, словно дворец, квартира; ждать, как всегда, пришлось долго. Гулкие, инопланетные звуки положенной на тумбочку телефонной трубки: какие-то стуки, шорохи, далекие голоса будто на чужом, внеземном языке… По-видимому, он не торопился. Что ж, так даже лучше.
«С утра до девяти или вечером после одиннадцати. С утра лучше. Тебя устраивает?.. Или, может, оставить на проходной?»
— Алло. Аля?
«Привет. Если думаешь забирать свое барахлишко, подходи в общежитие — с утра до…»
— Алька?..
«Ты у меня кое-что забыл. Или думаешь, я сама буду за тобой бегать?..»
— Мам, это точно она? Алька!.. Ничего не слышно, перезвони! Перезвони, слышишь?!!..
Зацепила пальцем рычаг. Короткие гудки. Ну и дура.
Ничего, он подумает, что сбой на линии.
Так бывает.
Было чуть больше четырех часов. В принципе при хорошем раскладе я еще успевала подскочить на пару собеседований. Или хотя бы договориться на завтра.
Вот только на фига совершать лишние, изначально бессмысленные движения?
Сегодня я обошла шесть (!) контор, расположенных в разных частях города; на одни машины угрохала кучу денег. Текст про вакансии, вернее, их хроническое отсутствие, варьировался в зависимости от степени интеллигентности шефов; впрочем, двое из них оказались чересчур заняты, чтобы меня принять. В одном месте налили чашечку кофе. В одном — обозвали неприличным словом. И еще в одном, указывая на дверь, честно сознались: «Была б ты хоть из какого другого вуза…»
Сейчас я брела по раскаленной пыльной улочке в самом непотребном районе столицы, до ужаса похожем на центральный квартал моего родного города. Может, послушать Гэндальфа и вправду рвануть когти на историческую родину? Там сейчас тоже жара. И пыль… пыли, конечно, в несколько раз больше.
Зверски хотелось есть: один гамбургер на ходу и кофе от щедрот секретарши как-то не тянули на полноценный рацион для здорового организма. Приличных забегаловок в этом районе, естественно, не наблюдалось. Так что самое разумное было ехать в общагу, где от моего вчерашнего шоппинга оставались гречка, спагетти и полбанки шпрот… хотя последние наверняка уже попахивают — в такую погоду без холодильника.
Я переместилась поближе к дороге, высматривая себе машину. Улица выглядела мертвой; поэтому, когда из-за угла вырулили древние «жигули», едва не терявшие на ходу запчасти, я ринулась на проезжую часть, словно идейная вдохновительница акции протеста. Водила с готовностью притормозил — тоже, видимо, воспринял возможность пограчевать как щедрый подарок судьбы.
Глушить мотор он побоялся; я вскочила в раскаленную жестянку почти на ходу. Сразу опустила до упора стекло — стало полегче.
— Куда едем, подружка?
— Центральный район. Октябрьская, 14-д.
«Жигули», погромыхивая, потащились по улице. Такими темпами, прикинула я, раньше пяти не доберемся; ну и по фиг. Мне некуда больше спешить. Теперь уж точно.
— Октябрьская, четырнадцать-дэ… — раздумчиво повторил водила. — Это что ж такое?
— Общежитие МИИСУРО.
Образовалась неприятная пауза — но это я заметила уже позже, задним числом. Я вообще никогда не обращаю особого внимания на водителей и тем более не веду с ними душевных разговоров. Я — клиент. Я плачу.
— Пятьдесят.
— Что?!.
Из конца в конец столицы можно доехать за двадцатник. Из любого конца в центр — за десятку. Я в курсе. Я пользуюсь этим видом транспорта каждый день. Так что сорри…
— Вы хотели сказать, пятнадцать. Хорошо, пусть будет.
— Полтинник, сука!
И тут я впервые разглядела его как следует. Квадратную морду с фиолетово-багровым рисунком сосудов на небритых щеках, несимметричной челюстью и шрамом поперек брови. Здоровенные ручищи на руле: четыре татуированных перстня на пальцах левой и два — на правой. Ну и на фига я садилась в машину к такому уголовному типу? И какого черта не договорилась о цене заранее? Дура. Форменная идиотка.
Я была совершенно спокойна. Отстраненио, патологически.
— Дорого. Остановите машину.
— Ага. Щас.
Дорога была по-прежнему пустынна. Единственное, что теперь справа вместо тротуара на нее наступал самый настоящий лес, дремучий, будто на картине Шишкина, — плевать, что в городской черте. У нашей столицы имидж зеленого города.
— Трахну, закопаю — хрен найдут! — в такт моим соображениям загоготал водила. — Дорого ей!.. Гони полтинник, шлюха… ком-би-нированная!
И, развернувшись, рванул на себя мою сумочку. Зачем-то обеими руками.
Дальнейшее вспоминалось смутно и в третьем лице, словно увиденный краем глаза на видике в баре поганенький боевик. Супергерла без боя расстается с имуществом, плохого громилу по инерции отбрасывает назад, находчивая барышня толкает руль, «жигуленок» крутится на месте, водила матерится, а лихая студенточка выкатывается из машины, подрывается с асфальта и делает ноги прямиком в лес.
Забирается, тарзаниха, на первую попавшуюся сосну и оттуда не без интереса наблюдает за шумной —
