— И ему тоже позвонишь. Вот проблем-то!
Все, кончай разговоры, одевайся, возьми что-нибудь теплое, я жду тебя в машине.
Начинается. Вернее, продолжается. Все ставят ей условия. Но тут она вспомнила Вадима, что он будет ждать ее возвращения весь вечер, а потом, не выдержав, наверняка придет за ней, и решила принять предложение Левы. Ева бежала от разговора с Вадимом, объясняться с ним было выше ее сил. Ведь должен же он понять, что слабость — одна из ее ипостасей. Будь она сильной и принципиальной, вряд ли он смог бы ее полюбить. А так — один слабее другого, что может быть безнадежнее? Непонятно вообще, почему их роман так затянулся. Она надела брюки и шелковую кофточку и, захватив с собой чемодан, который так и не успела распаковать, вышла из квартиры. Позвонила Фибиху и, предупредив его, что вернется через день забрать картины, легко спустилась по лестнице.
В машине Лева обнял ее и сказал на ухо, что счастлив.
На даче он сразу повел ее в сад. Но прогулка вышла неудачной — потемнело, подул холодный ветер, который, стянув на небе обрывки туч в одну лиловую, заметался по саду, предвещая дождь.
— Хотел тебе показать войлочную вишню, она, правда, еще зеленая, но пушистая, как твоя кожа. — Лева обнял ее за плечи и повел к дому.
— Ты хочешь сказать, что у меня зеленая кожа? — попыталась пошутить Ева, не понимая, зачем он ее сюда привез. Неужели только за тем, чтобы показать войлочную вишню? Вернее, его-то она как раз и понимала, а вот себя — нет. Вряд ли он ограничится вот этим дружеским объятием.
Дом был двухэтажный, с двумя комнатками внизу (плюс кухня и веранда) и огромной мансардой- спальней наверху. Рядом с домом мостились крохотная банька и небольшая терраса с выложенным из обломков мраморных плит полом и навесом с деревянными решетками, увитыми виноградом. Здесь же, врастая железными прутьями в землю, стоял старый мангал, забитый дровами.
— Лева, неужели ты пригласил меня на шашлык?
— А ты думала, я зачем тебя сюда привез? — Сбросив плащ здесь же, на террасе, он принялся уверенно разжигать огонь. — Только бы дождя не было. А тебе здесь, на ветру, оставаться никак нельзя. Я же тебе сказал русским языком, чтобы оделась потеплее.
Ева действительно замерзла. Она закуталась в Левин плащ и, устроившись на деревянной лавке, молча наблюдала, как разгораются поленья и как Лева толстым вишневым прутом ворошит угли в мангале.
— Что ей нужно, не знаешь? Что за конверт?
— Она не сказала. Все хочу тебя спросить: откуда ты знаешь Натали?
— В Подвале познакомились сто лет назад.
Мне тогда деньги нужны были позарез, ну, я и продал ей твой триптих. Неудачная вещь.
Ева промолчала. В живописи не могло быть одного мнения. Дело вкуса.
— Ты знала?
— — Нет. — Она не стала выдавать Гришу. — В Париже, у нее в доме увидела.
— Ты прости, я понимаю, подарок, но очень нужно было.
Лева сходил в дом, принес мясо, шампуры, и Ева принялась нанизывать на них разбухшие розовые куски свинины. Все это выглядело так аппетитно, так густо было сдобрено пряностями, что Ева с трудом удерживалась, чтобы не съесть мясо сырым.
Лева оглянулся и поймал ее взгляд.
— А ты все такая же хищница?
Она не ответила. Тогда он подошел к ней и, не обращая внимания на ее немые протесты — руки в сметане, шампур, того и гляди, вонзится в его живот, — поднял ее лицо и поцеловал в губы. Ветер спутывал их волосы и задувал огонь в мангале. Стало совсем темно.
Наконец дрова догорели, и Лева отпустил Еву.
Оказывается, они простояли так довольно долго. Шелковая кофточка оказалась расстегнутой, Левин свитер серой кошкой свернулся на лавке.
— Ты помнишь, как мы жили здесь с тобой? — Он как ни в чем не бывало подхватил готовые шампуры с мясом и устраивал их над углями.
— Нет. Я ничего не помню и не хочу помнить.
— Ну как же, здесь цвел куст бульдонежа… а там ты сама вырастила астры…
— Твой бульдонеж цвел весной, а я была здесь осенью. И астры посадила не я.
— Когда цвел бульдонеж, ты прожила здесь всего несколько дней, это верно. Астры мне дала соседка, рассадой, но ухаживала за ними ты… Я хочу, чтобы ты все вспомнила.
— Лева, я, наверное, сейчас поеду домой.
Шашлык — это, конечно, хорошо, но я не могу оставаться с тобой на ночь. Ты же знаешь, я теперь живу там, у Натали… Я люблю Бернара…
— — Красивый мужик. Уверен, что и он тебя тоже любит. Но ведь он никогда не узнает, что ты была здесь. Побудь со мной. — Он подошел к ней и обнял. — Я здесь совсем одичал. Во мне столько неистраченной энергии. Я переполнен любовью. Я просто зверь.
— Здесь, в деревне, что, нет женщин?
— Сколько хочешь. Но мне нужна только ты. Какое у тебя красивое кольцо. Это тебе Бернар подарил?
— Нет, Гриша.
— Гриша? Странно. Оказывается, я ничего не понимаю в людях. Я считал, что Гриша — бесчувственное животное. Но я не ревную тебя ни к кому. Потому что я помню ту осень, помню тебя и все то, что ты мне говорила.., тогда.
Я не знаю, каким я должен быть, чтобы ты осталась со мной… Не знаю, из какого материала ты сделана, ты просто ускользаешь из рук… Ну что ты мне ответишь?
— Отвечу, что мне холодно, во-первых, а во-вторых, у тебя шашлык подгорает. — Дразнящий аромат жареного мяса вывел ее из задумчивости. Она почти не слушала Леву. Обняв себя за плечи, она сидела на лавке и раскачивалась из стороны в сторону. Конечно, она вспомнила все. Забыть Леву невозможно. А от его последнего поцелуя ее бросило в жар.
Лева принес водку и красные, фаршированные морковью, маринованные перцы. На огромном глиняном блюде шипел аппетитный шашлык, стояла мисочка с луком в уксусе, высился горкой нарезанный деревенский хлеб.
— Подожди минутку! — Лева бросился в дом и вышел оттуда с шерстяным жакетом. — Вот, надень, а то замерзнешь. Теперь давай выпьем за твой приезд…
Она пила и ела, точно в тумане, пока не поняла, что заболела. Московская погода наказала ее за предательство. Она поняла это только после того, как перестала наслаждаться вкусом шашлыка. Стало больно глотать.
— Лева, я, кажется, заболеваю. Может, мне не стоит пить?
— Как знаешь. Ты взрослая девочка.
Прогремел гром, и по виноградным листьям застучал крупными каплями дождь. Все было съедено, недопитая водка перекочевала в кухню.
Едва они вошли в дом, на сад обрушился ливень.
— Успели все-таки. — Лева помог Еве переодеться во фланелевый мужской халат до пят и уложил в постель. Она лежала на широкой деревянной самодельной кровати под красным, в желтых петухах, одеялом и молила бога, чтобы поскорее прошла простуда. Временами ей казалось, что она слышит голос Бернара.
«Неужели я брежу? Почему мне так плохо?»
Вдруг Еве начинало казаться, что она находится в квартире Вадима. Зачем она согласилась поехать к нему? И вообще, почему все складывается таким образом, что мужчин в ее жизни все больше и больше? Почему она не может остановиться на одном и успокоиться? Она боялась признаться себе, что присутствие рядом мужчины придает ей силы и вдохновляет на написание новых работ, равно как и любовные игры она постепенно возвела в культ. Быть может, таким образом она пыталась уравновесить те периоды жизни, когда запиралась в мастерской и писала до изнеможения, забыв напрочь не только о мужчинах, но и о еде? Иначе как объяснить все эти безумства? И даже теперь, когда в ее жизни появился Бернар, мужчина,
