в них такую боль и безысходность, что даже перевела взгляд на окно. — Друзья отвезли меня на дачу к Драницыну.
И вот, посмотрите, что я у него приобрела… — Она встала и пригласила Еву следовать за ней.
Они вошли в дом и оказались в большой, похожей на галерею, комнате. В ней было почти темно от густых зарослей клематиса, увивающего окна с внешней стороны террасы. Натали включила подсветку, и Ева увидела среди висевших на стенах полотен и свой триптих «Три настроения». Это были три стилизованных женских лица, которые, в зависимости от того, с какого расстояния их рассматривать, напоминали то беседку, увитую розами, то сосуд с черными ветками или корнями, то сову…
У нее не было слов. Как же легко Левушка предал ее, продал ее, пропил, можно сказать. Она ничего не сказала и вышла на террасу.
— Напрасно вы подумали о нем плохо, — словно угадывая ее мысли, произнесла у нее за спиной Натали. — Вы должны быть ему благодарны. Он первый открыл вас.
— Я не хочу о нем говорить. Лева всегда был непредсказуемым человеком. Как мне кажется, он гораздо талантливее меня, но пьет слишком много. Я не собираюсь его судить, это не мое дело. — Она взяла в руки шоколадную конфету, которая быстро начала таять, раскусила ее и ощутила жгучий вкус ликера.
— А откуда вам известно, что я продала одну картину? Это вам тоже Лева сказал?
— Нет. Не Лева… Ева, мне кажется, что вы сегодня ночью мало спали, поэтому предлагаю вам отдохнуть. Сейчас Сара покажет вашу комнату. Она находится как раз между моей и его половиной. Советую вам пока поддерживать нейтралитет, хотя бы внешне. Я понимаю, что вы сейчас испытываете к Бернару. Но можете поверить, он ждал вас, и дело не в моих планах или в вашем таланте. Вы понравились ему как женщина. И в этом нет ничего удивительного: вы молодая, красивая… Я скоро отпущу его.
— Как это? — осторожно спросила Ева.
— Узнаешь, но позже.
Натали так неожиданно перешла на «ты», что сразу стала Еве как-то ближе. И только в комнате, куда отвела Еву прислуга, она пожалела, что разговора о портрете и обо всем прочем не получилось. Хотя главное она поняла: Бернар для нее перестал существовать.
Она думала, что ей не удастся заснуть, но едва голова ее коснулась подушки, как сон, словно крылья пестрой нежной бабочки, коснулся ее глаз, и она, измученная сомнениями, уснула. А когда проснулась, решила немедленно встретиться с Натали и выслушать ее условия. Она вышла из комнаты в своем обычном виде — джинсах и легком свитере, заранее настроившись на отказ от прогулки по Парижу.
Кроме того, ее почему-то заинтересовала встреча с человеком по имени Пьер, о котором упомянула Натали. Изучить язык — что может быть естественнее в такой ситуации?
Она шла по длинному коридору мимо многочисленных дверей — размеры дома не переставали ее удивлять. Где же проходит граница между половинами Натали и ее мужа? Внезапно Ева остановилась и прислушалась — в одной из комнат кто-то говорил на повышенных тонах. Речь была французской, поэтому ее не могли бы заподозрить в подслушивании. Ева приблизилась к двери, из-за которой доносились голоса, и вся превратилась в слух.
Она узнала голоса Бернара и Натали. Он явно упрекал ее в чем-то. И тут она услышала русскую фразу, брошенную Натали в сердцах:
— Ты не должен так поступать со мной!
Я очень долго ждала этого дня. Оставь ее здесь, не морочь ей голову… — И снова по-французски.
Ева на цыпочках прошла дальше по коридору, вышла на лестницу, спустилась вниз и по памяти добралась до террасы. Там, за столиком, окруженным зеленью и цветами, сидел маленький сухонький старичок в белом полотняном костюме. На остром его носу сверкали стеклами очки. Он сосредоточенно читал газету.
Перед ним стояла чашка с чаем. Увидев Еву, он тут же снял очки и прищурился.
— Ева? Меня зовут Пьер. — Он плохо говорил по-русски. — Мы можем начать занятия прямо сейчас. — Он жестом пригласил ее сесть рядом.
— Прежде мне бы хотелось побеседовать с мадам Жуве, — сказала Ева.
— Конечно. Она сейчас спустится. Хотите чаю?
Но Ева ничего не хотела. Она с нетерпением стала поджидать Натали, которая появилась довольно скоро.
— Идемте, теперь я покажу вам свою комнату.
Вот оно, приглашение к серьезному разговору. Ева стремительно поднялась, но вдруг увидела выходящего на террасу Бернара. Он, как и Пьер, тоже был во всем белом. Он пытался улыбнуться, но ничего не вышло.
Натали провела Еву в комнату, стены которой были обиты розовым шелком. Так, наверное, отделывали комнаты еще во времена Бальзака. Старинная мебель в стиле Людовика XIV, бархатные шторы, ковры блеклых тонов.
Этот роскошный будуар казался полной противоположностью полупустому дому. Чего здесь только не было, каких только пуфиков и столиков, кресел и диванчиков! Натали в сером, перламутрового оттенка балахоне устало опустилась в кресло и медленно стянула с себя белую шелковую косынку. Ева с ужасом увидела стриженую седую голову. Как изменилась эта женщина, мгновенно постарев и потускнев!
Она сцепила на коленях длинные смуглые пальцы и усмехнулась.
— Впечатляет? Обычно, Ева, я ношу парики. Их у меня около тридцати. Но становится жарко, голова потеет… Ну да ладно, обойдемся без физиологических подробностей… Начнем с главного. Я возьму с вас мало. — Она сделала паузу, словно испытывая удовольствие от собственной фразы и того впечатления, которое она должна была произвести. — Вам не придется снимать дом или комнату, вам не нужно будет платить за еду, мы будем обедать все вместе. Кроме того, в вашем распоряжении будет машина — я научу вас водить. Смелее окунайтесь в новую жизнь и ничего не бойтесь.
Я покажу вам пристройку, которая как раз подойдет для вашей мастерской.
На мои деньги будут куплены холсты, рамы, краски, кисти, ведь вы приехали налегке… Можете не говорить, я знаю: этот хлам и в самом деле было бы глупо везти через границу. Живите в свое удовольствие, работайте. А те деньги, что вы привезли с собой, пусть хранятся у вас на тот случай, если вам захочется уехать. Такое я тоже допускаю. Вас устраивает то, что я вам предлагаю?
— Вы смеетесь надо мной? Говорите-говорите, я слушаю ваше главное условие.
— Хорошо. Разумеется, мы будем вместе с вами обговаривать стоимость ваших работ, здесь вы тоже не будете ни в чем ущемлены.
Цены могут быть любыми, самыми фантастическими! Хотя первое время часть денег будет уходить на рекламу, каталоги и прочее, появятся расходы, связанные с аукционами и выставками. Но это мелочь. Я знаю, вам не терпится узнать, что же за плату я возьму с вас? Пустяк.
Посмотрите на меня внимательно. Вы видите, как неизбежно я старею… Это, к величайшему сожалению, необратимый процесс. Так вот, моя дорогая Ева, я хочу, чтобы вы этот процесс сделали.., обратимым.
В комнате стало так тихо, что Ева услышала доносившиеся с улицы голоса Пьера и Бернара.
— Вы должны будете написать мой портрет.
Меня не интересует, сколько времени это займет, хоть до конца моих дней..; — Она вздохнула. — Но мне нужно, чтобы вы прочитали в моих сегодняшних, отвратительных чертах следы моей молодости. Вы должны написать меня такой, какой я была тридцать лет назад. Это, конечно, сложно… Я не покажу вам ни одной своей фотографии, я даже не скажу, какого цвета были у меня волосы. Пусть вам подскажет женская интуиция.
Ева восприняла это как шутку. Она рассмеялась. Но Натали резко оборвала ее:
— Я не шучу! Об этом никто не будет знать, кроме Бернара. Над портретом вы должны работать не в мастерской, а здесь, у меня. Обещаю вам не комментировать ход работы и даже не заглядывать… Вы сами почувствуете, когда портрет будет готов. И главное, непременное условие: вы должны молчать. Пусть это мой каприз, называйте как угодно, но в моей жизни было не так много капризов… Если у нас с тобой, — она сделала акцент на последнем слове, — если у нас с тобой сложатся дружеские отношения, может, я и расскажу тебе кое-что о своей жизни… Ведь тебе интересно, как мне удалось выйти замуж за Бернара? —
