высоко взлетишь, падать больно будет.
– Ты чего, дура? – она покрутила пальцем у виска, – я ж шучу. Между прочим, раньше всех я видела в газете фотку Путина с Бушем. Это считается или нет?
Обе расхохотались, но потом Катя вздохнула.
– А мне все равно интересно, чем оно закончится… Тебе ж без разницы, с кем трепаться. Я, вот, утром не стала тебя будить – за тебя пахала, а тебе жалко, да?
– Ладно, – Даша включила компьютер. Вчерашний страх вновь попытался пробиться в сознание, но она отгородилась от него банальными мыслями, типа, в чем везти монитор, если они давно выбросили упаковку, или лучше просто попросить на день рождения новый, жидкокристаллический, а этот бросить здесь?.. При этом она быстро нашла нужный ник, возле которого цвел зеленый цветок. Видимо, ее возвращение в Сети тоже заметили, потому что мгновенно возникла фраза:
«Молодец. Прям, часы можно сверять»
«Я старалась. Ты Дени или Юля? Или все-таки Илья? Или это одно и то же?»
«А как тебе больше хочется?»
«Значит, одно и то же. Если я угадала, что ты – Илья, давай закончим морочить друг другу голову и расстанемся»
«Я – Юля. Если хочешь, можем расстаться, но учти, что наш уговор начал работать»
«Не было никакого уговора, понятно? Ни за кого я замуж не собираюсь!.. Короче, я стираю тебя из списка!»
– Зачем?!.. – испугалась Катя, – вдруг она еще что-нибудь подожжет? Про бумагу – мы ж так и не знаем, кто это сделал.
Даша несколько секунд задумчиво смотрела на сестру, а потом усмехнулась.
– Похоже, у тебя совсем крышу снесло.
– Все равно что-то здесь не так. Пепел-то в раковине…
– Заткнись, пожалуйста! – Даша закрыла ладонями уши. Для себя она решила, что если это все-таки сделала не Катя, то непременно загадочный полтергейст, не имеющий к Юле (то есть, к Илье) никакого отношения – был он и нету.
На стенках вагончика налипли бляхи раствора и, вообще, снаружи он выглядел облезлым, хотя внутри ему попытались придать максимально комфортный вид – на столе даже стоял хиленький букетик цветов, сорванных прямо здесь же, за штабелями бетонных перекрытий.
Кроме этого, у Михаила Михайловича был и другой кабинет, к которому вел просторный коридор, обшитый натуральным деревом и украшенный картинами местных живописцев (несколько лет назад фирма «Строй-инвест» в ходе благотворительной акции отремонтировала художественные мастерские). Правда, в вагончике Михаилу Михайловичу приходилось бывать чаще, чем в шикарном кабинете.
– И где документы на шестой участок? – он сдвинул букет, за которым пытался спрятаться юрист, по возрасту раза в полтора превосходивший генерального директора.
– Михаил Михайлович, в мэрии тормознули. У них сомнения по границам и…
– Какие сомнения? У нас что, нет справок из кадастра?
– Есть. Я разберусь, Михаил Михайлович.
– Так быстрее разбираться надо! Чего вы здесь торчите?
– Но вы ж вызывали…
– Я вызывал с готовыми документами, а не для того, чтоб слушать, почему их нет! Езжайте и решайте вопрос!
– Михаил Михайлович, пять часов – в мэрии нет никого.
– Значит, завтра, прямо с утра, езжайте!
– А завтра суббота, – жалобно произнес юрист.
– Черт!.. – Михаил Михайлович взглянул на календарь, висевший на стене, – правда, суббота, – и вдруг улыбнулся, – сколько интересного узнаешь от подчиненных!.. Ладно, – смилостивился он, – но, чтоб в понедельник бумаги лежали на подписи у мэра, а во вторник были у меня.
– Но вы ж знаете, как он подписывает!..
– Послушайте, Марк Моисеевич, я все прекрасно знаю, но я говорю так, как должно быть сделано. По- моему, я даю достаточно денег, чтоб вопросы решались без проволочек.
– Конечно, – юрист вздохнул, – я могу идти?
– Идите.
Через зарешеченное окно Михаил Михайлович видел, как он сел в машину и стремительно умчался, словно боясь, что шеф найдет ему еще какую-нибудь работу.
Михаил Михайлович закурил, разглядывая людей, суетившихся на разных этажах недостроенного дома (его людей и его дома); на КамАЗ, с бульканьем сливавший раствор в железный короб (его КамАЗ и его раствор), а за ним ожидал очереди следующий КамАЗ – с кирпичом, и он тоже принадлежал ему. Все это давно утянуло его в сладостный омут могущества и власти; правда, иногда (в основном, именно по пятницам) закрадывался странный вопрос – а зачем все это? Чего ему не хватает? Сразу вспоминались благодарные художники, пригласившие его в пахнущие свежей краской мастерские. Тогда, слушая бестолковые полупьяные разговоры, Михаил Михайлович впервые подумал, насколько привлекательней выглядят яркие холсты безвестных лохматых ребят, в сравнении с серыми громадами, которыми он, депутат городской Думы, утыкал весь город. Мысль была мимолетной, но с тех пор она почему-то периодически возвращалась…
– Твою мать!!.. Ослеп, что ли?!..
Михаил Михайлович мгновенно вынырнул из смутных ощущений, но окрик, естественно, относился не к нему, являясь лишь производственным моментом. Михаил Михайлович усмехнулся – отлаженный механизм прекрасно обходился без его участия.
Был на том полотне и еще один фрагмент, становившийся с каждым месяцем все бледнее и бледнее. Михаил Михайлович сожалел об этом, но всегда приходил к выводу, что, может, так оно лучше, ведь Павлик – мальчишка умный, и пока есть возможность учить его в престижной лондонской школе, пусть учится. К тому же, они вряд ли б ужились с Ольгой – его новой женой, а на месяц каникул каждый может собрать волю в кулак, чтоб выглядеть счастливым.
Кроме Павлика, от первой жены в памяти осталось имя Лена, ощущение жестких от перекиси волос, и голос, который даже пресловутое «я тебя люблю» произносил с какими-то металлическими нотками.
– Слушаю!
– Михаил Михайлович, – произнес женский голос, – это Ковригина, помните?
– Какая Ковригина? – голос разочаровал его, то ли тембром, то ли интонациями, то ли тем, что в словах не было ничего неожиданного – похоже, очередная дольщица со своими проблемами.
– Как, какая? – удивился голос, – я думала, вы меня на всю жизнь запомните, – голос засмеялся, –
