сориентироваться. Наверное, она чувствовала себя, как заяц, пойманный в свет фар (Оля слышала, что есть такой вид охоты, признанный варварским, но она-то не охотится – она защищается, и ей позволено все!..)
– Слава, стреляй… – прошептала она в трубку.
– Ольга Владимировна, вы что?! – испугался охранник.
– А за что тогда мой муж тебе платит? Не видишь – к нам лезут грабители.
Девушка, с трудом балансируя на узкой плоскости, повернулась, видимо, собираясь спрыгнуть обратно, за забор…
– Я тебя уволю! Стреляй! – в ярости крикнула Оля.
Девушка, похоже, тоже ее услышала; вскинула голову, на секунду потеряв равновесие, и в этот момент прогремел выстрел. Его звук вонзился в упругий воздух, эхом прокатившись над поселком, и сразу все пришло в движение – залаяли собаки, завыли сигнализации, по ту сторону забора послышались крики, у такси вспыхнули фары, и машина резко сорвалась с места.
– Слав, ты попал в нее?
– Ольга Владимировна, – охранник засмеялся, – за кого вы меня держите? Я ж в воздух!..
– Почему в воздух?..
– Потому что я не убийца! Была б берданка с солью, я б ей, может, по жопе и всадил, а то ж, боевое оружие!
– Ну, хоть так, – убедившись, что на заборе больше никого нет, Оля вернулась в комнату и закрыла дверь. Ее мир остался в неприкосновенности, а остальное было уже не важно.
Даша не успела понять, откуда возник грохот – она только чувствовала, что падает, взмахнув руками, словно крыльями.
Сознание пробудила тупая ноющая боль, а еще через минуту Даша пришла к выводу, что таким образом ощущает свое тело. Говорят, если умереть, ничего подобного не происходит, и душа уносится сквозь светящуюся трубу, за которой находится неизвестность. С одной стороны, возвращение к жизни безусловно радовало, но в еще плохо соображавшей голове, сразу возникло множество вопросов, на которые не хотелось отвечать.
– Мам, я больше никогда так не буду, – прошептала Даша. Детские слова почему-то вспомнились ей раньше всех взрослых, именуемых доводами и аргументами.
Мать повернула голову и вдруг улыбнулась.
– Доченька, – она осторожно погладила ее по голове, но сквозь бинты Даша этого не почувствовала, а только увидела, – все будет хорошо…
– Не ругайся, пожалуйста, что я такая дура, – Даша смотрела на мать и со страхом ждала, когда сон растает, ведь после случившегося, такой доброй она могла быть только во сне.
– Я на тебя и не ругаюсь.
– Правда? – Даша хотела поднять руку, но помешала боль.
– Лежи спокойно. Врач сказал, будешь как новенькая, но не раньше, чем через месяц, – она замолчала, созерцая ожившую дочь, и неожиданно сказала, – если б у меня была такая Юля, я б так же поступила… в свое время.
– Откуда ты знаешь про Юлю?
– Катька рассказала. Она, вот, дрянь порядочная!..
– Она не причем, – вступилась Даша, – это Полина придумала, а я, дура, согласилась.
– Я не об этом. Я о том, что она отпустила тебя с этой… а сама осталась плясать. И Максим тоже… мужик называется!.. Я сказала, чтоб больше ноги его у нас не было.
– Мам, они не виноваты, правда. Это тоже Полина придумала – если ты позвонишь, чтоб музыку было слышно…
– Причем тут Полина? – голос матери приобрел обычные жесткие интонации, – кто твоя сестра, она или Полина? Видела я тот забор. Будь внизу кто-то трезвый – там поймать тебя…
– Ты ездила туда?!..
– А как же? – мать криво усмехнулась, – на милицейской машине. С мигалкой.
– А почему на милицейской?
– Жена у Михаила Михайловича, стерва – вот почему!
– А сам Михаил Михайлович сильно надо мной смеялся? – спросила Даша отрешенно.
– Да нет, – мать пожала плечами, – он был обалдевший какой-то. Забрал заявление, которое жена накатала, и сразу уехал.
Даша вздохнула. Нет, конечно, здорово, что он забрал заявление, и что она будет «как новенькая», но чудес-то, оказывается, не бывает – вот, что обидно!.. Даше стало ужасно жаль не только себя, но и всех, поверивших в глупую сказку.
– Мам, ты Катьку сильно не ругай, ладно? Она ж мне помочь хотела…
– Пора мне, – мать посмотрела на часы, – надо Михаилу Михайловичу передать кое-что.
– Что? Ну, скажи… Деньги? За то, что забрал заявление?..
– Дурочка, – мать засмеялась, – зачем ему мои деньги? Валентину помнишь, подружку мою? Она хочет участок свой продать, и Михаила Михайловича это, вроде, заинтересовало. Документы надо ему показать, а он обещал мне помочь с торговыми площадями в доме, который сдает осенью. Так что, нет худа без добра. А ты лежи, лечись пока.
– …Даш, ты спишь? – прозвучал шепот над самым ухом, – врач сказал, что ты оклемалась.
Узнав Катин голос, Даша сначала улыбнулась, а уже потом открыла глаза.
– Я тут принесла кое-что вкусное, – засуетилась Катя.
– Не надо. Как подумаю, что на «утку» ходить, ничего не лезет. Лучше расскажи, что было… ну, когда я спикировала.
– Что было? Полина с Лехой, они ж датые – как увидели, что ты не шевелишься, сдернули сразу. Охранник вызвал ментов и «скорую». Пока те ехали, он нашел в твоем старом телефоне мамкин номер; позвонил. Мамка мне звонит, а я ж не в курсах. Я, как дура, заливаю ей, что ты отошла на минутку. Короче, хватает она тачку, прилетает в клуб, грузит меня. Приехали, а жена его заяву накатала, тварь. Тебя в больницу увезли, а тут Михаил Михайлович. Смотрит на всех, как на идиотов. А мне что делать? Ну, я и выдала все про Юлю; про то, чего ты полезла к ним…
– Он смеялся? – вновь спросила Даша, не поверив матери.
– Да никто не смеялся! Жена его визжала, что твое место в психушке, а Михаил Михайлович забрал заявление и уехал; менты сказали, раз заявления нет, то делать им тут нечего. Еще и домой нас отвезли.
