Фантом

деградации, но, с другой – а чем еще заняться? Может, появится кураж и захочется чего-нибудь от этой жизни?.. Дима решительно наполнил рюмку.

– Ну, будем…

Трапеза растянулась более, чем на час. Дима периодически курил, выходя на крыльцо, подолгу смотрел в небо, тучи на котором рассеялись, так и не родив дождя. Потом снова возвращался к столу, снова наполнял рюмку, снова жевал и снова выходил курить. В голове стали появляться посторонние мысли. Сначала он подумал, вернется ли Валя и хочет ли он этого? Решил, что не хочет – одним своим присутствием она вносила напряженность в состояние окружающего покоя и незыблемости. Она, пусть без всякой надежды на успех, пыталась внести изменения в существующий уклад, а это вызывало в ответ почти физическое отторжение. Где-нибудь в городской квартире ее новации воспринимались бы естественно, но здесь все подчинялось другим жизненным законам, и их несоблюдение ставило крест на самой возможности ее пребывания.

Валя безоговорочно являлась чужеродным элементом (хотя иногда Дима и чувствовал, как без нее пусто и одиноко). Тем не менее, и вовсе без женщины, особенно сейчас, когда алкоголь будоражил кровь, становилось плохо.

…Может, звякнуть Иринке?.. Но подобная мысль показалась такой же чужой, как и сама Ира. Это ощущение возникло даже не из-за вчерашнего инцидента. Теперь Дима знал, что Олег – трус, и навредить ему никоим образом не может. Гораздо важнее, что сама Ира вдруг стала расплывчатой и почти ненастоящей, как кусочек далекого прошлого. Смешно, но он с трудом вспомнил ее черты и совершенно не мог представить голос. Ему стало казаться, что знакомство с ней – это наваждение и хорошо, что он от него избавился. …А, может, она вообще не существовала, и это лишь моя фантазия, исчезнувшая так же внезапно, как и появилась?..

После очередной рюмки в голове наступило состояние необычайной легкости и раскованности; захотелось смеяться без причины, делать что-то несуразное, рассказывать дурацкие истории… только кому?

Дима убрал со стола и снова вышел на крыльцо. Из-за забора, из той, другой жизни доносились крики и смех, а в щели можно было различить группу парней и девушек, двигавшихся в сторону сельхозинститута. На секунду Дима позавидовал им, но представить себя среди них не мог – гораздо ближе и важнее казались окружавшая его тишина и покой. Он хотел находиться здесь, а не там. Вот, если бы кто-нибудь из этих девочек случайно забрел в сад!.. Но они прошли мимо, и смех раздавался уже издали, с улицы, ведущей к серым пятиэтажкам. Опять стало тихо, только мимо проносились машины, мелькая в щелях забора разноцветными боками.

Из зарослей показалась кошачья морда, а потом и все огромное серое тело с пушистым хвостом. Диме показалось, что кот стал еще больше. Он остановился возле скамейки и повернул голову, как бы спрашивая разрешения запрыгнуть на нее. При свете дня Дима, наконец, сумел разглядеть его. Животное, действительно, оказалось очень крупным – видимо, помесь «перса» с кем-то. Густая длинная шерсть почти касалась земли; на лбу, точно между глаз, явственно проступал темный треугольник, упиравшийся в переносицу, а глаза даже днем светились изнутри странным бордовым цветом. Но самое интересное, что кот был совершенно чистый! Нельзя поверить, что он живет в саду – при такой густой шерсти, в ней не могло не появиться ни одного колтуна, ни одной репейной колючки, да и худобой, как бродячие коты, он явно не страдал. Они смотрели друг на друга, стараясь проникнуть в чужие мысли. Неизвестно, как коту, но Диме это не удавалось. Присев на корточки, он протянул руку, шевеля пальцами, и тихо позвал:

– Кис– кис…

Кот смотрел на него равнодушно и никак не реагировал. Дима поднялся; сделал шаг, потом второй… Кот лениво повернулся и снова исчез в зарослях, да так, что, казалось, и трава за ним осталась неподвижной. …Странное существо. Но на призрака явно не тянет. В этом призраке живого веса килограмм семь, не меньше. Интересно, чей он?.. С другой стороны, какое мне до него дело? Окно я вставил, так что внутрь он больше не попадет…

Вздохнув, Дима вернулся в дом. Взял в руки телепрограмму в надежде хоть как-то убить время, и внизу, там, где печатают рекламные объявления, под крупным заголовком «Круглосуточно», увидел фотографии девушек и номера телефонов. Он прекрасно понимал, что это лишь обложка, а реальные «жрицы любви» намного страшнее, тем не менее, ему нравилось рассматривать эротические позы, улыбки…

Ничего интересного по телевизору не показывали. Он положил программу на место, еще раз с сожалением взглянув на фотографии, но звонить не решился. Вместо этого вернулся к дедовым дневникам – разложив тетради по номерам, он удобно уселся за стол и начал читать. Ничего интересного не попадалось. Все было сухо и информативно – такой-то полк выдвинулся на такую-то позицию; такой-то батальон занял такое-то село; такой-то полковник доложил то-то… Но Дима все равно решил дочитать до конца, чтоб окончательно удостовериться, что тратить время на эти заметки не стоит – лучше передать их в какой- нибудь архив или музей.

Знакомясь с содержанием уже «из угла в угол», он дошел до конца войны. Несколько страниц было посвящено анализу возможных назначений, причем, варианты отличались разнообразием – от преподавания в Академии до командира дивизии на советско-монгольской границе. Потом был переезд в этот город, знакомства с людьми, но и здесь не попадалось ничего интересного – фамилия, должность, звание, время встречи, и никаких подробностей, никаких впечатлений.

Следующая тетрадь называлась «Строительство дома», где перечислялись все расходы, суммы, даты, исполнители. …Господи, для кого он составлял отчеты? – подумал Дима, – неужели ему самому было интересно перечитывать все это?.. и тут с последней страницы выпал сложенный вчетверо листок в клетку. Он был исписан совсем другим, крупным угловатым почерком: «Тов. генерал! Чтоб приступить к восстановлению фундамента, необходимо убрать трупы румынских фашистов в количестве двадцати шести штук. Ваше решение сообщите полковнику Ивлеву». Подпись была неразборчива: «Младший лейтенант…» то ли «Красавин», то ли «Крапивин».

Дима достал альбом. Вот самый первый снимок!.. Значит, это румыны, – Дима задумчиво смотрел на фотографию. И оттого, что он теперь знал об этих людях хоть что-то конкретное, они невольно переходили в разряд знакомых, – румыны…

Он слышал, что на Дону стояли и румынские части, но почему-то никогда не думал об этом, как, впрочем, и вообще о прошедшей большой войне. Для него она являлась такой же историей, как и война 1812 года. Даже реальные живые люди с орденскими планками, переполнявшие город 9-го Мая, казались атрибутами современной жизни, не воспринимаясь, как солдаты той, далекой войны – вроде, всегда они были такими старыми и дряхлыми, и всегда на груди у них блестели железки орденов, которые достались им непонятно каким образом. Будто не было у них молодости; не было атак и отступлений; не было Великой Победы, а все всегда существовало так, как оно есть сейчас.

Дима попытался разглядеть лицо офицера, лежащего на переднем плане, и не смог. …Куда же они, в конечном итоге, дели трупы? – вопрос заинтересовал его потому, что это оказалось единственным живым впечатлением от прочитанного, – младший лейтенант… значит, тогда он был совсем мальчишкой. Может, он жив до сих пор? И, скорее всего, если он строил для генералов, то и себе прихватил, хоть маленький кусочек земли. Или это только в наше время исполнители подбирают крохи от пирога хозяев, а тогда было по-другому?.. Красавин… Крапивин…. Нет, такой фамилии я никогда не слышал. Вот, Ивлев… (Какие-то Ивлевы жили в районе сельхозинститута. Он не был знаком с ними, но фамилию знал). Можно, конечно, попытаться найти их, но если Ивлев был полковником, то, наверное, уже давно умер… да и зачем мне это? Какая разница, где похоронили тех несчастных румын?.. Он снова попытался окунуться в сметы, но сознание отказывалось воспринимать бессмысленную информацию, и Дима вышел на крыльцо.

Небо оставалось серым, но ясным, и мелкий холодный дождь сеял, казалось, ниоткуда. Капли убаюкивающе шелестели в ветвях. Мокрые листья опадали, чаще и увереннее пикируя на набухшие грязью дорожки. На улице уже вспыхнули фонари – их свет матово расплывался за марлей дождя.

Дима поежился, и когда случайная капля погасила сигарету, не стал прикуривать новую, а вернулся в дом, плотно прикрыв дверь – в доме всегда тепло и сухо. Включил полный свет. От контраста, как по мановению волшебной палочки, на улице наступила ночь. Дима вернулся к столу. Тетради его уже не интересовали. Он даже не стал досматривать их до конца, а лишь небрежно пролистал и убрал обратно в