просто закапывали, кого, где нашли, особенно немцев – своих еще пытались как-то разыскать…
– А с этими что сделали?
– С этими?.. Когда фундамент углубляли, их в яму побросали и засыпали.
– То есть, они прямо под домом лежат?
– Ну да, вон, там, – гостья вновь показала на дедову комнату, – там мы тоже рылись, – она грустно улыбнулась, – понимаете, мы ж дети войны. Кругом была смерть, поэтому покойников никто не боялся, а у этих, всякие интересные знаки на мундирах были, не наши и не немецкие, так мы их на сахар меняли; на шоколад, если у кого родители в пайках получали…
Она еще продолжала говорить, а Дима смотрел на давно запертую дверь, пытаясь представить, что находится под этой комнатой. Видимо, женщина поняла, что ее уже не слушают, поэтому осторожно тронула его за руку.
– Извините, заболталась я, но это мое детство. Сколько я вам за Тишу должна? Пенсия у меня, конечно, маленькая…
– Да что вы?!.. – возмутился Дима, – это я вам еще должен за то, что вы все это помните!
– Спасибо вам, – женщина склонила голову, прижавшись щекой к пушистой Тишиной холке, – мы вдвоем с ним остались. Без него, как в склепе, тишина и ни одной живой души – с ума сойти можно… – женщина направилась к выходу, но все-таки оглянулась, стараясь скорректировать детские воспоминания.
Иры на скамейке не было. Пока ловили кота, Дима напрочь забыл о ее существовании, а теперь вспомнил.
– Я тут съела парочку, ничего?
– А они никому не нужны, – Дима махнул рукой, – все равно сгниют. Слушай, кота, значит, поймали, но… пойдем лучше, я тебе кое-то покажу…
Диму устраивало, что Ира ни о чем не спрашивала, потому что не смог бы пересказать то, что чувствовал. Открыв шкаф, он просто достал альбом и подвинул к Ире.
– Господи!.. – перевернув страницу, та прикрыла ладошкой рот, – что это?..
– Это то, что было на месте моего дома. А вот, самый первый документ, – он протянул записку лейтенанта Крапивина.
– И что дальше?.. – осторожно спросила Ира.
– Их всех закопали прямо под домом. Он стоит на братской могиле. Ничего фундамент, да? Хозяйка кота, оказывается, дочь того, кто этот дом строил – ну, автора записки. Я хотел найти ее, после того, как наткнулся на фотографии, а она сама пришла.
– Не сама. Ее кот привел.
Дима почувствовал легкий холодок, пробежавший между лопаток. Весь конгломерат последних дней вдруг начал складываться, если не в логическую схему, то, по крайней мере, переставал быть нагромождением случайностей.
– Пойдем, выпьем, – предложил он тихо, – потом я тебе еще кое-что покажу.
Ира выпила до дна, выдохнула и сунула в рот кусочек сыра.
– Я говорила, что здесь запах, как в Сокольих горах.
Дима смотрел на нее и думал, с чего начать? Курил, выпуская дым тоненькой струйкой почти ей в лицо, но она не возмущалась, молча ожидая продолжения.
– Дом – любимое детище моего деда. Больше его не хотел никто – ни бабка, ни моя мать, хотя она тогда была еще маленькой и своего мнения, наверное, не имела…
– Почему?
– Не знаю. Но хозяйке кота нет смысла врать, тем более, все участники истории давно умерли. Получается… как говорится, до деда был хаос, то есть, была война. В детстве мне рассказывали, что до войны здесь находился кинопрокат, в котором хранились добрые довоенные фильмы…
– Ты, прям, как роман читаешь, – улыбнулась Ира.
– Я не роман читаю – я думаю вслух. Дед приказал закопать их прямо здесь. Что такое для генерала два десятка трупов?.. И он построил дом. Построил так, как хотел. И жил здесь. Один. Несколько лет. Потом переехала бабка. Я думаю, он просто перестал платить за ту, городскую квартиру. Это все было до меня. А потом я уже начинаю помнить, хотя и был совсем маленьким. Наверное, бабка, действительно, тогда не любила дом или боялась его. Я не осознавал этого – так, какие-то фрагменты. Например, пока она была моложе, все время старалась уехать в город. Она просыпалась утром, завтракала, одевалась и уезжала. Целыми днями болталась по магазинам, ходила в кино – даже на какие-то курсы записалась… даже обедала в кафе! И возвращалась только к вечеру. Дед страшно ругался за то, что в доме не убрано, что вечно нечего есть. И я злился – с одной стороны, наслушавшись деда, а, с другой, потому что обедать, мы ездили в столовую при Доме Офицеров – этот ежедневный ритуал отбирал три часа времени. Все считали бабку никудышной хозяйкой, издевались за глаза, а она, наверное, просто бежала из дома. Теперь мне так кажется…
Потом дед умер. Я помню, как он упал в своей комнате и не смог встать – ноги отказали, но он запретил перекладывать себя на постель. Лежал на полу и царапал доски. Говорил, что так ему лучше, так ближе… Никто не мог понять, к чему ближе. А, может, ближе
Прикосновение вернуло Диму к реальности. Он настолько явственно вернулся в прошлое, что вздрогнул от неожиданности, и в первую минуту даже не понял, что за девушка находится перед ним, и как она очутилась в доме.
– Дим, – Ира сжала его руку, – вернись. Я здесь. Не уходи, пожалуйста, – она улыбнулась.
Дима попытался сосредоточиться, но не смог – он по-прежнему ощущал себя мальчиком и смотрел с высоты своего крошечного роста на огромную руку, скребущую пол, как ковш экскаватора замерзшую землю.
Постепенно видение отступило. Лицо Иры стало более реальным, чем видение, но он все равно никак не мог поймать мысль. Это было ужасно неприятно. Да, он говорил о деде, но не мог вспомнить, что именно, а, типа, повторял до этого чьи-то чужие слова, не запоминая и не осмысливая их. Наконец он пришел к выводу, что так не сможет восстановить нить повествования.
– О чем я говорил? – спросил он.
– Ты рассказывал, как умер твой дед. Как лежал на полу…
– Да! – перед Димой перевернулась страница, и пусть он не помнил содержание предыдущей, но мог читать дальше, – так вот, когда он умер, бабка перестала уезжать в город. То есть, перестала вообще. За продуктами она ходила в ближайший магазин, одежду себе не покупала, донашивая имевшуюся, а всякие мелочи привозили мои родители, появлявшиеся раз в две недели навестить меня. А еще, она выходила в сад и сажала цветы. Море цветов. Она никогда не посадила ни одного помидора или огурца, а цветов было, море. Причем, самых разнообразных, натыканных бессистемно, иногда просто под деревом или посреди какой-нибудь лужайки. Но сколько их было!.. Она запрещала их рвать. Говорила, что они должны быть здесь, и она должна их видеть. Один раз, помню, мы крупно поругались из-за этого. Я уже учился в институте и опаздывал на свидание, поэтому чтоб не тратить времени, нарвал пионов. Кусты были огромные, прямо розовые холмы посреди зеленой травы – там и заметить-то отсутствие десятка цветов невозможно, но когда я вернулся, она устроила скандал по этому поводу. Кричала, что в них ее спасение, а я не понял, что за спасение и от чего. Я решил, что она выживает из ума.
На следующий год была бесснежная морозная зима, и все цветы погибли. Она не стала сажать новые, а просто перестала выходить на улицу. Часами сидела, разбирая старые документы, листала мемуары, которых от деда осталось множество (все они были испещрены пометками, в которых дед не соглашался с трактовкой авторов – наверное, он был мыслящим военачальником…) Это был уже ее дом, понимаешь? Она боролась за каждую трещинку, за каждую паутинку – боролась с моей женой и, в конце концов, выжила ее…
– И как же ты не заступился за жену, если любил ее? – перебила Ира.
«Книга» перед Димой снова захлопнулась. Он остался один на один с поставленным вопросом и
