непрерывной работой констант, смягчающей разрушительные процессы на уровне переменных. Особенно это стало заметно при Путине, который разрядил ситуацию между либеральным западничеством элит и консервативными ожданиями масс, частично и де факто (но не де юре) пойдя на встречу этим ожиданиям, после строго антинародного, антивразийского и антирусского периода правления Ельцина. Это дало всей социальной системе дополнительную устойчивость. Но при этом ни в коей мере не сняло фундаментальных противоречий.
Нынешний период, таким образом, есть законсервированный (отложенный, отсроченный) кризис, но далеко еще не не обращение к консерватизму (константам) как к пути выхода из него. В эпоху президентства Медведева эти противоречия снова стали постепенно нарастать. Попытки осуществить новую волну либерализации, модернизации и вестернизации закономерно ведут к новому обострению.
«Партия констант» и «партия переменных»
Можно сказать, что в современном российском обществе есть две гипотетические неформальные «партии» – «партия констант» и «партия переменных».
«Партия переменных» стоит на стороне либерально-демократической государственности, гражданского общества и проведения такой этнической политики, в которой значение великорусского этнического ядра было бы занижено, а стремлениям этнических меньшинств к самоопределернию был бы дан зеленый свет. Альтернативным сценарием той же самой «партии», ведущий, пусть другим путем, но к той же цели, является создание «российской нации» (которой никогда исторически не существовало, и попытки создания котрой привели бы к полной нивелировке этносов – и великоросского, и всех этнических меньшинств). Эта «партия» сегодня преобладает в политической элите.
«Партия констант» в элите представлена слабо и эпизодически, но имеет своей опорой широкие слои населения. Здесь мы сталкиваемся с интуитивным ощущением того, что Россия – это самостоятельная цивилизация («русская» или «евразийская» -- так уверенно в последние 10 лет без колебаний отвечает более 70% россиян на сформулированный именно таким образом вопрос ВЦИОМа); что народ имеет историческую миссию, которую ему надлежит исполнить; и что этот народ в своем ядре опирается на великоросский этнос, сформировавший осевую идентичность – язык, культуру, психологический и духовный тип, но открытый тем этносам, которые готовы и желают связать с ним его судьбу и стать частью единого народа.
Путинская модель политического управления базируется на компроссе между двумяи «партиями», каждая видит в Путине своего представителя. С Дмитрием Медведевым ситуация несколько изменилась, так как его «имидж» более соответствует классическому представителю «партии переменных».
Прогноз будущего социальной системы России
Кратко сформулируем прогноз. Теоретически можно рассмотреть три варианта дальнейшего функционирования России как системы.
Первый случай описывает ситуацию, когда верх возьмет «партия переменных». Это означает, что тенденции либеральной демократии, модернизации, гражданского общества, вестернизации, экономического либерализма и этносепаратизма возобладают над сдерживающими силами русских констант. В такой ситуации нас ждет крах российской государственности.
Отдаляясь от констант, власть будет расшатывать почву у себя под ногами, а элиты снова, как в 90-е, вступят в фазу нагнетения конфликта с массами. Одно это в условиях экономического кризиса и нерешенности множества социальных задач, а также при учете полиэтнической системы Российской Федерации, может стать путем к политическому коллапсу и распаду страны. В 90-е годы ХХ века с СССР произошла точно такая же трагедия, при том, что система была более консолидирована, и больше отвечала константам, чем заимственная с Запада либерально-демократическая модель.
Сюда же следует добавить два дополнительных фатктора: давление со стороны США, которые по стратегическим соображениям кровно заинтересованы в ослаблении России, а значит, будут затрачивать серьезные усилия на ее дальнейшую дестабилизацию, и сам процесс глобализации, который ведет к планетарному распространению западной модели общества и демонтажу национальных государств. Двигаясь по пути модернизации, Россия движется прямо к собственной самоликвидации (точно также, как «ускорение» Горбачева только ускорило конец СССР). Самым «модернистским» («современным») является отказ государственности как таковой и интеграция в «единое человечество» под управленим «мирового правительства».
Второй вариант состоит в том, что политическая система остается прежней, но постепенно меняет смысл, насыщаясь все более и более элементами русской цивилизации. Можно назвать этот случай «обрусением» режима. Пока – по крайней мере, в период президентства Путина – события развертывались именно по этому сценарию, что обеспечивало системе определенную (хотя и относительную) устойчивость. Данная версия сводится к замораживанию всех процессов в обществе, которое консервируется как оно есть -- в полубольном-полуздоровом состоянии.
И наконец, третий вариант, довольно маловероятный на сегодняшний день, теоретически состоит в победе «партии констант» и построении совершенно иной государственности, укорененной в евразийской цивилизации, с опорой на русский народ и те этносы, которые солидарны с его судьбой и с новой формулировкой исторической миссии для XXI века. Этот сценарий не гарантировал бы нам легкой жизни, но зато поставил бы наших совремнников на один уровень с предками, которые в течение долгих веков шли к великой цели. И шли не для того, чтобы их потомки отказались от ее достижения в самый последний момент.
Страх как трепет
Немецкий историк религий и теолог Рудольф Отто, описывая феномен сакрального (священного, das Heilige), подчеркивал, что в этом чувстве слиты противоположные человеческие эмоции — восхищение, восторг, любовь и ужас, трепет, паника. Причем всё это не разделяется на составляющие — страх нельзя отделить от радости и наслаждения.
В той степени, в какой у народа существует сакрализация власти, государства, политики и социальных институтов, этот сложный комплекс сильных эмоций распространяется и на них. Мы не можем выделить фактор страха как нечто изолированное. Ужас перед сакрализированной политической инстанцией неотделим от любви и почитания: следовательно, это феномен более сложный, и чтобы корректно исследовать его, необходимо предварительно описать структуру сакрального [41].
Безусловно, чаще всего политическая власть и государство в русской истории воспринимались как нечто сакральное, хотя в разные периоды эта сакральность имела различную природу[42]. Поэтому страх перед властью чаще всего выступал в сложном комплексе благоговения, любви и почитания. Лишь в некоторых случаях — например, у староверов и иных нонконформистских групп — структура страха оказывалась несколько иной, поскольку государство после
