один укус пришелся на губу. Когда шершень, трепеща крылышками, попытался забраться Уварову в рот, ноги вышли из оцепененья, и Сергей побежал. Он не помнит, как спускался вниз, что кричал, как попал домой, но когда появился на пороге, родители были, по меньшей мере, удивлены. Красный, как вареный рак, с размазанными по лицу соплями, их сын стоял в дверном проеме и улыбался. Рубаха вылезла из штанов, в волосах застряли раздавленные шершни, а на коже рассыпались ярко-красные точки. По словам осматривающего Серегу врача, при таком количестве укусов, у него не было шансов выжить. Врач сказал, что такой иммунитет видит впервые в жизни, предлагал тщательное обследование, но отец всегда недолюбливал врачей, поэтому сенсация закончилась. В тот же вечер Уварову досталось от папаши, несмотря на поднявшуюся температуру.
Сергей быстро поднимался по вмонтированной в бетон лесенке. Некоторые шершни расположились на его губах, норовя протиснуться в рот. Иногда приходилось продувать ноздри, выталкивая рвущихся туда насекомых. Самые болезненные укусы приходились на прикрытые веки, Уварову даже показалось, что от таких укусов он ослепнет, но, открывая глаза, вновь видел сплошное желто-серое месиво. Наконец он добрался до лючка, сгреб с лица озверевших насекомых и надавил на запорную ручку. Она не поворачивалась. Подгоняемый болью, Уваров снова и снова давил на нее, хотя уже представил, что кто-то вывел из строя нехитрый механизм, потому Макс и не смог выбраться. Приложив всю силу, Сергей забыл про то, что стоит на скользкой ступеньке, и чуть не грохнулся вниз, когда обе ноги соскользнули с опоры. Повиснув на левой руке, он нащупал нижнюю ступеньку, и опять обрел точку опоры. Здесь наверху шершней стало намного меньше, да и воняло не так нестерпимо. Поднявшись на пару ступенек, Сергей понял причину этого. На расстоянии вытянутой руки гудели лопасти вентиляционной системы, и невидимые, холодные пальцы воздушного потока гладили Уварова по лицу, отгоняя насекомых и смрад гниения. Вентиляция работала настолько хорошо, что никто наверху, кроме Сэй, не почувствовал запаха гниения, не увидел роя шершней у бассейна, хотя уборщица что-то о насекомых говорила. Приблизившись вплотную к лючку, Сергей попытался заглянуть в щель, надеясь увидеть, хоть что ни будь наверху. Ничего, только синева пластика на потолке. Под левой рукой Уваров ощутил что-то холодное и мягкое. Это был посиневший палец Макса. Белые сухожилия торчали из раздувшейся фаланги, застрявшей в отверстии, просверленном в бетоне. Когда-то была мысль привесить более мощную лестницу, да вот только на отверстия и хватило энтузиазма. Похоже, что Макс в панике зацепился пальцем за эту дыру, после чего ноги соскользнули со ступени, и… Он тоже старался выбраться через лючок, и, наверное, кричал, пока не сорвал голос. Или пока не задохнулся, раздувшись от яда.
Наверху кто-то пел. Прислушавшись, Уваров различил знакомые нотки старой негритянки. У Сэй были ключи от зала, и она приходила убираться по вечерам. Каждый раз, набив ведра стиральным порошком, взбивая пенный коктейль и наматывая тряпку на швабру, негритянка мурлыкала знакомые только ей песенки, всегда одни и те же. Сергей почти все ее песни знал наизусть, хотя и не понимал ни одного слова.
Опять закружилась голова. На этот раз к кружению прибавилась нестерпимая тошнота. Уваров покосился на свою истерзанную руку, предчувствуя, что ее созерцание не принесет удовольствия. Вновь открылось кровотечение. Капельки крови собирались на кончиках пальцев, превращались в маленькие красные пузырьки, а затем срывались и летели вниз. Браслет наручников впился в кольцо взбугрившейся кожи, напоминая инструмент инквизитора.
Сергей вновь затянул на запястье провод от наушников, перекрутил его концы и завязал узлом. Когда голос негритянки приблизился на пару метров, Уваров набрал полные легкие воздуха и заорал что есть силы:
– СЭЭЭЙ!
Щели в крышке лючка были толщиной меньше пальца, да и вентиляция гудела необоснованно громко, поэтому Сергей решил, что негритянка, увлеченная своими песнями, не услышала его. Силы на более мощный призыв уже не осталось, и Уваров закрыл глаза, наслаждаясь удивительной легкостью, появившейся при этом во всем теле.
– Кто здесь? – проскрипел голос по ту сторону крышки люка.
– Сэй, это Сергей, ты должна мне помочь…
Негритянка запричитала, зашаркала ногами, и видимо склонилась к щели в люке, потому, как ее голос зазвучал громко и отчетливо.
– Как вы там оказались Сергей Иванович? Как мне вам помочь?
– Сэй попробуй открыть эту дверцу снаружи. Скорее всего, нужно…
Низкое рычание и яростный лай наверху, прервали объяснения Уварова. Негритянка завизжала так пронзительно, что Сергей с трудом удержался на лесенке, подумав, что поспешил так низко оценить вокальные данные уборщицы.
Лязгнуло опрокинувшееся ведро, и белая пена ворвалась в щели, отделяющие Уварова от свободы. Мыльная вода обожгла глаза, прогнала несколько насекомых, копошащихся на лице, намочила без того скользкие ступеньки, и унеслась вниз, чтобы раствориться в водах бассейна. Сергей выплюнул раствор порошка, попавший в рот, и крепче ухватился за прут лестницы.
– Сэээй! Что случиииилось? – захрипел он сорванным голосом.
Дыхание ушло в галоп и не собиралось успокаиваться. Уваров слышал топот убегающей негритянки и рычание собаки, скорее всего большой, раз она так напугала Сэй. Потом что-то упало, а собака взревела и забулькала взахлеб, будто сцепившись с другой собакой. Крики Сэй еще какое-то время превышали возможности нормальной женщины, а потом оборвались.
– Сээээй! – заорал Сергей, теряя самообладание. – Сээээй!
Потом он окончательно лишился голоса и зарыдал, извергая боль и безысходность, копившуюся все это время. Горячие слезы обожгли кожу, как кислота, но вскоре даже слез не осталось, лишь сотрясающие рыдания, рвущиеся из груди.
Яростный, хриплый лай над головой, так напугал Уварова, что сердце в груди заворочалось. Над лючком нависла оскаленная морда Бастера, извергающая слюни и пену. Бастер – бойцовский ротвейлер, любимец Барометра, когда-то лишился глаза, схватив за задницу непонравившегося ему тощего бухгалтера с зонтиком. Пострадавший оказался находчивым малым, и, не растерявшись, лишил Бастера половины зрения. Пес с визгом ретировался, а бухгалтер очистил тряпочкой острие зонтика, и отправился в свою контору, потирая укушенный зад. Сергей был свидетелем этого инцидента, и именно ему, с трудом удалось уговорить Барометра, спрятать вынырнувшую из-под плаща пушку. По слухам, тощий бухгалтер, позже скончался от запущенного аппендицита, в какой-то заурядной больнице города.
Сейчас одноглазая морда Бастера дергалась в припадке ярости, в двадцати сантиметрах от носа Уварова. Вылетающие из пасти собаки слюни, смешанные с кровью негритянки, орошали воспаленное лицо Сергея. Бастер бил зубами металлическую крышку люка, задыхался от обиды и злости, и испепелял недоступную добычу хищным взглядом единственного глаза. Когда Уваров увидел этот взгляд, сквозь щель, когда заметил, что вся морда собаки вымазана в крови, ему стало очень погано, и он не удержался на лестнице. Падая, он цеплялся из последних сил за металлические прутья лестницы, и, наверное, это спасло его от серьезных повреждений.
Сергей очнулся, и увидел перед собой жирного монстра, шевелящего губами. Когда пелена видений отступила, он понял, что монстр, это мертвый Макс, облепленный беспорядочно ползающими насекомыми. Один глаз Макса был приоткрыт, обнажая красное глазное яблоко, поэтому казалось, будто он подмигивает Уварову, говоря:
«Расслабься дружище, здесь, в общем-то, здорово, если сидеть спокойно».
Стряхивая с лица наседающих шершней, Сергей уже не ощущал боли от укусов, но видимо яд все-таки начинал действовать, судя по сковывающему тело ознобу.
Скрюченные руки мертвого Макса сплелись на брезентовой инструментальной сумке, и сейчас только Сергей заметил ее. Немного «поборовшись», Сергей отнял сумку у мертвеца, и вывалил ее содержимое на бетонный пол. Некоторые предметы его заинтересовали. Используя моток изоленты, Уваров обмотал раненную руку, сдвинув браслет наручников немного выше раны. Рука побелела и совсем ничего не чувствовала, будто чужая. Сергей осторожно раскрутил жгут из провода и отбросил его в сторону.
