После того, как Джоанна отошла от них, Том пожал Патриции руку.
Ужин проходил хорошо. Фрэнсис превзошел самого себя по части разнообразных яств, однако Патриция почти ничего не ела, а руки старалась держать под столом, теребя салфетку. Сейчас она сожалела о том, что не позаботилась заранее сделать себе маникюр, но такие вещи начисто ускользали от нее, да и жизнь на ферме не позволяет обзаводиться длинными ногтями.
Наконец официанты подали последнюю перемену. Том, сидя напротив от нее, встретился с Патрицией взглядом и подмигнул ей. Затем, взяв в руку бокал, поднялся с места.
– Прошу всех присоединиться к моему тосту в честь совершенно изумительной особы. – Произнося это, он не сводил глаз с Патриции, и она почувствовала, как щеки заливает краска. – Благодаря ей состоялся этот вечер и благодаря ее усилиям нам удалось удвоить число койко-мест в бейрутской больнице. Но, главное, наша мечта об открытии детского отделения больницы, столь остро необходимого в этой несчастной стране, уже близка к осуществлению благодаря постоянной помощи и поддержке нашей молодой хозяйки – Патриции Деннисон!
Прежде чем продолжать, он подождал, пока не затихнут аплодисменты.
– Она заставляет нас не забывать о том, что мы все живем в одном мире, что нам нужно помочь этим бедным испуганным людям… этим детям, на головы которых обрушиваются бомбы… Им, конечно, больше всего хочется, чтобы их оставили в покое, но оставить их в покое значит обречь их на верную гибель.
Патриция была тронута. Доктор между тем продолжил:
– Всех нас, собравшихся здесь сегодня вечером, объединяет одно: забота о ближнем. – На мгновение умолкнув, он с улыбкой окинул взглядом сидящих за столом. При этом он успел заглянуть в глаза каждому. – Я благодарю вас за вашу поддержку. Да благословит всех вас Господь!
После того, как затихли аплодисменты, Патриция смущенно поднялась с места. В зале воцарилась напряженная и почтительная тишина.
– Том, – мягко начала она. – Вам не нужно нас благодарить. Напротив, это мы должны поблагодарить вас. Мы остаемся в безопасности и живем в комфорте, а вы ежедневно рискуете жизнью в охваченной пламенем войны стране. – Она подняла бокал. – Я пью за доктора Томаса Кигана и за удивительные дела, которые он совершает!
– За доктора! За доктора! – разнеслось по всему залу. Поставив хрустальный бокал, Патриция продолжила свою речь.
– Мужчины, собравшиеся за этим столом, уже доказали свою корпоративную и личную щедрость. Но и нам, женщинам, не след отставать от них.
Подняв руку к горлу, она прикоснулась к застежке своего ожерелья. Сняла его, подержала в руке, любуясь тем, как играет пламя свечей в гранях бриллиантов.
– Вот моя лепта. Прошу вас присоединиться. Она положила ожерелье на стол.
Молчание прекратилось, обеденная зала взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Затем статная дама почтенного возраста поднялась со своего места, сняла с руки браслет с изумрудами и положила его на стол возле ожерелья Патриции. Другие женщины последовали ее примеру. И скоро стол весь искрился драгоценностями всех названий, форм и достоинств.
Патриция украдкой посмотрела на Тома – в глазах у него были слезы.
Торжественный ужин затянулся, и, прощаясь с гостями, Патриция испытывала облегчение.
Том все еще сидел за роялем. Он удалился к инструменту, когда подали кофе. Джоанна уговорила его сыграть что-нибудь Коула Портера. «Ты забралась в меня…», – пел он, и взгляд его настойчиво искал при этом Патрицию, которая с трудом удерживалась, чтобы не раскраснеться.
Люди не торопились расходиться по домам – верный признак того, что вечер удался на славу. Принеся посильную жертву, чтобы помочь тем, кому повезло в жизни куда меньше, они теперь испытывали гордость и самоуважение. Патриция улыбалась – кое-кто из дам расстался со своими побрякушками с явным неудовольствием, но зато детское отделение было теперь гарантировано. Овчинка стоила выделки.
Джоанна, расставшаяся в благотворительных целях со своею убранной рубинами диадемой, уходила последней.
– Дорогуша, – сказала она в дверях, – у меня возникло искушение расстаться с этим браслетом. – Она прикоснулась к массивному золотому браслету с бриллиантами у себя на запястье. – Но уж больно тяжело он мне достался. – Затем она влажными губами чмокнула Патрицию в щеку и, глядя на Тома, громко шепнула ей на ухо. – Жирный кусок ты себе отхватила! Одобряю!
Патриция, проводив последнюю гостью, вернулась в гостиную.
– Все, я надеюсь, ушли? – поинтересовался Том.
– Да, наконец-то. Может быть, немного коньяку?
– Нет-нет, я и так порядочно набрался.
– Тогда кофе?
– Больше всего мне хотелось бы немного поспать.
– Ну, конечно, вы, должно быть, очень устали.
Но он и не думал подняться из-за рояля. Вместо этого, Том принялся наигрывать, подпевая себе: «Ночью и днем лишь об одном…» Оторвав руки от клавиш, он повернулся лицом к Патриции.
– Любимая песня моей матушки. Она была учительницей музыки и научила меня играть на рояле.
– А я и не знала, что вы так хорошо играете… как настоящий профессионал.
– А я и был профессионалом. Учась на медицинском факультете, я подрабатывал, играя в барах.
Он встал, потянулся.
