Голди расхохоталась.
– Ну, подруга, ты точно ку-ку! То бродяг каких-то в парке кормишь, то у себя дома палату для стариков устраиваешь, ты бы еще геронтолога пригласила. Или вот сестру Клариту, она с такими привыкла возиться…
– Лучше бы я тебе ничего не говорила.
– Вот увидишь, из жильца он превратится в пациента, а тогда…
– Прошу тебя, Голди, он, может, и стар, но никакой не инвалид. Вполне подтянутый и к тому же настоящий джентльмен.
– Ясно, этакий супермен-каких-теперь-не-встретишь. Дверь перед тобой распахивает, и поэтому убежден, что все женщины в мире живут для того только, чтобы его обслуживать.
– И вовсе он не такой.
– Да ну? А ты откуда знаешь? Ты же сама сказала, что он прожил с женой лет сорок, даже больше. Уж воображаю, что это была за жена, – от плиты не отходила, с пылесосом просто засыпала, носки ему чинила-штопала, а он сидел перед телевизором, смотрел футбол да задницу себе почесывал.
– Ты, видно, свою семейную жизнь описываешь, Голди.
– Да уж на таком-то фоне у меня дома просто рай. К тому же, что я? У меня, понимаешь ли, муж есть, так что я к себе мужчину в жильцы не возьму.
– Да сама посуди, как мне с платой в одиночку управиться? Тем более этот терапевт, он же целое состояние стоит.
– Никогда не могла взять в толк, зачем ты деньги тратишь на этого коновала.
– Затем, что он мне помогает.
– Да чем же, чем?
– Ну, спина стала меньше болеть, он ведь мне объяснил, что это нервное, главное дело – психику привести в порядок.
– Психику, говоришь? Ну, ну.
– И вообще у меня спины просто нет.
– Господи Иисусе, это еще как?
– А вот так. Он прав, психотерапевт этот мой. Спину я чувствую, потому что у меня синдром гадкого утенка.
– Ну знаешь, я всякое слыхала, но чтоб платить какому-то шарлатану двести долларов в час и за это слушать, что ты гадкий утенок…
– Не надо так, Голди, ты же не знаешь ничего.
– Все знаю: гадкий утенок становится лебедем, так ведь?
– А вот и не становится. Потому что не может стать лебедем, он ведь с самого начала уже был лебедем, а никаким не утенком.
– Ага, поняла, ты, выходит, не утенок, а лебеденок. Ну, я тебе так скажу: шарлатан этот твой не врач, а говнюк.
– Кого это вы так ласково, Голди? – послышался голос Рихарда.
– Что вы, доктор, что вы, я вообще не знаю, что это за слово такое, в жизни не слышала. – Но было понятно, что Голди никак не может успокоиться, и все из-за Эллен.
Рихард опустился на свободный стул, нашел под столом руку Эллен, погладил.
От Голди не укрылся смысл происходящего, и она метнула на Эллен взгляд, точно говоривший: «Ах скажите на милость, нежности какие!» Эллен молча приказала ей взглядом обойтись без шуточек по этому поводу. Тогда Голди послала Рихарду обворожительную улыбку и принялась, как обычно, язвить с беспечным выражением на лице:
– Ах доктор, что это за кошмар меня каждую ночь преследует, так и вижу, как вы меня скальпелем вспарываете.
Рихард рассмеялся:
– Что вы, Голди, эта честь по праву принадлежит доктору Файнбергу, разве нет?
– Если вы подразумеваете сегодняшнюю смену, то тогда – доктору Смозерсу. Он два раза ронял иглу, зашивая эту новую кинозвезду.
– Какую кинозвезду? – Эллен тут же вспомнила тело на каталке, сопровождаемое сестрой Кларитой.
– Доуни… как же ее фамилия?.. ну, жена певца этого, от которого все с ума сходят. Да, кстати, я же обещала помочь сестре Кларите, пора мне в палату идти, – и Голди поднялась.
– Так что с нею такое произошло? – Эллен стало по-настоящему любопытно.
– Бедняжечка, она в Центральном парке каталась, а лошадка возьми да копытом ей прямо по физиономии и врежь. – Голди говорила бесстрастно, но не оставляя сомнений, какой убедительной находит она эту версию. – Так вот подкова ее рифленая и отпечаталась, даже сейчас видно. Ну, я побежала.
– Уж эта твоя Голди… – Рихард только головой покачал.
– Она моя лучшая подруга.
