Шеф гестапо Генрих Мюллер. Вербовочные беседы

некоторое время обсуждали качество укреплений на Востоке. Сандер подошел к ним и доложил, что машина готова, и добавил, что Штауффенберга ожидают на обед к коменданту. На это Штауффенберг ответил подполковнику Сандеру, что прежде он должен вернуться еще раз на совещание, а затем прибудет на обед. Он также заявил, что в его распоряжении имеется машина. Когда Сандер проинформировал об этом штаб и вернулся к бункеру, произошел взрыв. Сандер обратил внимание, что в этот момент Штауффенберг вел себя очень нервно. На вопрос Фелльгибеля, в чем дело, Сандер ответил, не придав происшедшему особого значения, что, вероятно, кто-то выстрелил или где-то взорвалась мина.

Затем Штауффенберг сказал, что ему не нужно возвращаться на заседание, так как он собирается на обед к подполковнику Штреве. Затем он уехал вместе с фон Хефтеном, отправившись на самом деле к летному полю.

Происшествие в казармах было замечено на караульном посту I, и дежурный офицер приказал опустить шлагбаум. Соответственно, Штауффенберг был остановлен караульным. Он сказал командиру караула, что ему необходимо срочно попасть на летное поле. Поскольку его пропуск был в порядке и к тому же начальник караула знал Штауффенберга, он пропустил его, тем более что общая тревога еще не прозвучала, а началась только спустя 1,5 минуты. На южном внешнем караульном посту Штауффенберг снова был остановлен. Он пошел к начальнику караула, унтер-офицеру Кольбе, и заявил, что ему необходимо во что бы то ни стало незамедлительно попасть на летное поле. Кольбе не поддался его уговорам и указал на опущенный шлагбаум. Затем Кольбе по требованию Штауффенберга позвонил в штаб и говорил с капитаном кавалерии адъютантом фон Моллендорфом, который замещал отсутствовавшего коменданта, находившегося в данный момент на месте взрыва. Штауффенберг сказал Моллендорфу, что у него имеется разрешение начальства покинуть зону безопасности и что ему крайне необходимо успеть на самолет, вылетающий в 13.15. Адъютант, которому не была известна причина прозвучавшей тревоги, знал, что полковнику Штауффенбергу позволено находиться в «Wolfsschanze», и под давлением Штауффенберга дал ему разрешение проехать, сообщив об этом Кольбе.

В данной ситуации следует учитывать, что:

1. Сигнал тревоги звучит довольно часто.

2. Документы Штауффенберга были в порядке

3. Поскольку Штауффенберг был известен как офицер с отличной репутацией, нет причин исходно подозревать Моллендорфа в соучастии.

Штауффенберг миновал также внешние ворота и в 13:15 вылетел с аэродрома в Растенбурге на Берлин-Рангсдорф. В результате расследования было выяснено, что данный самолет предоставлен Штауффенбергу по приказу оберквартирмейстера генерала Вагнера по согласованию с 1-й эскадрильей воздушной связи в Берлине, базирующейся на аэродроме в Лётцине. Самолет должен был в любом случае лететь в Берлин.

VI

Как следует из вышеприведенного отчета, обстоятельства покушения, а также перемещения его организатора могут считаться окончательно выясненными.

Нельзя заключить, что существующие меры безопасности против подобных покушений в данном случае оказались недостаточны, поскольку возможность того, что подобное преступление может быть совершено офицером генерального штаба, вызванным на совещание в ставку, не учитывалась.

Тем не менее данный инцидент должен быть учтен при дальнейшей разработке мер безопасности, необходимых для защиты фюрера в любых обстоятельствах. В соответствии с этим предложения относительно дополнительных мер безопасности будут представлены отдельно по согласованию с РСХА.

С. Расскажите мне о вашей роли и роли гестапо в деле о покушении 20 июля.

М. Начальником РСХА был обергруппенфюрер Кальтенбруннер, и в целом вести данное расследование было его обязанностью, но допросы подозреваемых и выяснение обстоятельств всегда проходили под моим непосредственным контролем.

С. Эту работу вам поручил Кальтенбруннер?

М. Нет, мне доверил ее лично Гитлер. Он хотел, чтобы мне были даны неограниченные полномочия, дабы я мог отследить любую нить и тут же задержать любого подозрительного, выявленного в ходе допросов. Под моим руководством по делу 20 июля была создана специальная комиссия. У меня был штат примерно из четырехсот специалистов, и Гитлер дал мне эти чрезвычайные полномочия. Я получил приказ отчитываться только перед ним, и если возникало подозрение, что в заговоре замешан кто-либо из высокопоставленных лиц, Гитлер сам решал, что может попасть в официальные отчеты, а что должно быть сохранено в тайне.

С. Вы часто виделись с Гитлером в это время?

М. Я не могу вам сказать точно. Для этого мне нужно свериться с моими записями. Довольно часто.

С. Вам случалось оставаться с Гитлером наедине?

М. О да, несколько раз. Все зависело от материала, с которым я к нему приходил. Если он представлял большую важность, Борману приходилось ждать за дверью. Я знал, что ему такое положение вещей не нравилось, и однажды я сказал об этом Гитлеру. Он ответил, что очень ценит Бормана, но что некоторые вещи ни в коем случае не должны получать огласку. Он сказал еще, что Борман вообще настроен против военных и что его нужно сдерживать. Если бы у меня по этой причине вдруг возникли какие-то проблемы с Борманом, Гитлер должен был быть немедленно извещен об этом. Эти приватные встречи были, кстати, по-настоящему тайными. Мне приходилось прибывать в ставку на курьерском самолете или – несколько раз – на курьерском поезде. Мои визиты не фиксировались ни одним протоколом и держались в строгом секрете. Я должен был видеться с Гитлером только в то время, когда он был, так сказать, не на службе.

С. Но ведь Борман всегда был при Гитлере, разве не так?

М. Большую часть времени. Но запомните, Борман не контролировал Гитлера. Только доступ к нему. Если Гитлер хотел увидеться с кем-то, он с ним виделся. Он часто не хотел, чтобы ему докучали всякой незначительной бюрократической ерундой, и использовал Бормана, чтобы тот не давал высшим должностным лицам НСРПГ надоедать ему. На самом же деле никто не контролировал Гитлера в этом отношении. Борман, безусловно, был полезен Гитлеру, но он очень ревниво относился к своему положению и был неоправданно подозрителен к любому ниже стоящему, если тот сближался с Гитлером. Я уже сказал, что Бормана не радовали мои посещения и он предпринял несколько слабых попыток помешать мне, но Гитлер быстро поставил его на место. Разумеется, это еще больше разозлило Бормана, но его