Чигориным можно легко усмотреть и у А.А. Алехина; может быть, это сходство стилей должно быть объяснено общим нам славянским происхождением…'(!) (знак М. Ботвинника. – С. Д.)».
Вывод Ботвинника почти неожиданен, если не принять во внимание привходящие обстоятельства: «Такое 'объяснение' должно быть решительно отвергнуто. Видимо, уже в 1926 г. (когда была выпущена эта книга) Боголюбов был неравнодушен к расистским теориям фашизма, приютом которого он ныне пользуется». Конечно, Ефим Дмитриевич здесь ни при чем: он как раз был равнодушен к нацизму. Да и национальный характер играл и играет определенную роль в становлении личности и вряд ли Михаил Моисеевич мог обижаться на 'Гомера шахматной доски', как раз писавшего о различиях характера внутри одного народа: «…оба маэстро представляют собою два в корне различные характера своего народа: Алехин-аристократ…
Боголюбов – сын крестьянина… Один – охваченный вечным мятежом духа, другой… – воплощающий русское 'ничего!'» И далее в духе евразийских теорий: 'Пусть стратегия Алехина ослепляет как солнечный свет, молнии остроумия Боголюбова часто ярко блещут из мрака! Оба они передовые борцы сокрушающей шахматной силы Востока'43. Нет, не Боголюбова и даже не Чигорина имел в виду Ботвинник!
Будем справедливы, Романовский резко пересмотрел свои взгляды и в прекрасной книге 'Миттельшпиль' почти полностью становится на позиции 'флоро-файновского' стиля. Думаю, что не последнюю роль в этом сыграла печально известная статья Алехина, естественно вызвавшая у него негодование. Одна из глав книги у Романовского называется: 'Две победы Вильгельма Стейница, их творческая и техническая сущность'. Он пишет: 'Обе партии отличаются ясной, целеустремленной мыслью. Игра Стейница говорит в них сама за себя. Тем не менее нам хочется еще раз напомнить в заключение этой главы-увертюры, с каким искусством Стейниц оперировал пешками и как экономно расходовал энергию фигур. Минимум усилий, максимум достижений!
Повторяя этот творческий лозунг Стейница в плановой игре, призывающий к бережному отношению ко времени, измеряемому в шахматах темпами, можно сказать, что и в наши дни он написан на творческом знамени шахматного искусства'44.
Вместе с тем Петр Арсеньевич высоко оценил работы Я.И. Нейштадта, восстанавливающего историческую справедливость. (Сообщено автору Я.И. Нейштадтом.)
'АРИЙСКИЕ' И 'ЕВРЕЙСКИЕ' ШАХМАТЫ АЛЕХИНА
Интеллектуальная добыча нацистской Германии была невелика, но она была.
Престарелого Кнута Гамсуна норвежцы судили. Не украсило биографию и Рихарда Штрауса сотрудничество с нацистами. В фашистском рейхе жил Герхардт Гауптман, жаловавшийся впоследствии, что Геббельс ему вывернул руки. Можно найти еще несколько имен – и это, кажется, все. Что касается Алехина, то надо сказать, что он единственный выступил с декларацией и нацистская пропаганда прекрасно ею воспользовалась. Можно спорить о степени подневольности Алехина, но в нейтральной Испании, в сентябре 1941 г. он дал два интервью, в которых настойчиво повторял, что первым попытался рассмотреть шахматы с расовой точки зрения45.
За несколько месяцев до того, используя некоторые положения довоенной работы Романовского, чемпион мира А.А. Алехин опубликовал статью под названием 'Arisches und j?disches Schach' ('Арийские и еврейские шахматы'), помещенную в оккупационной немецкой газете в Париже46, затем перепечатанную и другими нацистскими изданиями – 'Deutsche Schachezeitung' и 'Deutsche Zeitung in den Niederland'*, где подверг шельмованию еврейских шахматистов – Вильгельма Стейница, Эммануила Ласкера, Давида Яновского, Карла Шлехтера, Акибу Рубинштейна, Арона Нимцовича, Рихарда Рети, Ройбна Файна, Соломона Флора и др.
* Русский перевод, опубликованный в журнале '64' (1991, № 18-19); почему-то поменял в названии арийцев и евреев местами и назывался 'Еврейские и арийские шахматы'.
Исключение составил Михаил Ботвинник, о котором А. Алехин высказывается весьма сдержанно, возможно, предвидя в будущем матч с ним (из упомянутых в этом перечне А.А. Алехин имел отрицательный счет личных встреч с Эм. Ласкером, К. Шлехтером, Р. Файном, М. Ботвинником, равный с С. Решевским, минимальный перевес против Д.
Яновского и Р. Шпильмана). 'Арийцы' – Е. Боголюбов, Э. Элисказес, П. Керес, и вообще 'мелкоскопический' Ф. Земиш, выставляемые в качестве эталона шахматной игры, имели при этом катастрофический личный счет с чемпионом мира (например, сильнейший из перечисленных Керес +1, -5, не считая ничьих). Алехин выступает в качестве оракула, предрекая, что Ласкер был последним из евреев чемпионом мира.
Еврейская шахматная мысль, по Алехину, представляет собой следующее:
1. Материальные приобретения любой ценой.
2. Оппортунизм, доведенный до крайности, который стремится устранить всякую тень потенциальной опасности и потому раскрывает идею (если вообще можно назвать ее идеей) защиты как таковой. Еврейские шахматы сами себе выкопали могилу.
Парадокс заключается в том (и это явствует из статьи Алехина), что если из шахмат выкинуть всех евреев, то вообще не останется истории шахмат. Ведь говорил великий Стейниц: 'Я не историк шахмат, я сам кусок шахматной истории, мимо которого никто не пройдет'.
Некоторые 'защитники' Алехина всегда ссылаются на подневольность чемпиона мира, находившегося на оккупированной нацистами территории. Да, но мы знаем примеры иного толка: Эйве, 'ставленник мирового еврейства', не играл в нацистских турнирах. (Исключение – матч с Е. Боголюбовым. Эйве объяснил этот матч желанием рассчитаться за поражения в двух предыдущих поединках и ссылкой на невозможность в будущем играть на равных с пожилым экс-претендентом. Кстати, этот матч нацистская пропаганда использовала в своих целях. И Эйве, наверно, пожалел, что даже таким образом сыграл на руку Геббельсу.) Пауль Керес, хотя и играл в турнирах, но не занимался политическими декларациями и даже отказался от чести играть матч на первенство мира с Алехиным, справедливо считая такой матч несвоевременным. Даже Боголюбов не писал ничего подобного, а его положение было намного хуже, чем положение чемпиона мира – он был германский подданный. (О его тяжелой жизни при нацистах рассказал Ф. Богатырчук, подчеркнувший, что Ефим Дмитриевич ненавидел нацистов из-за преследования евреев, среди которых у него была масса друзей.)
Говорить о слабости характера Алехина не приходится – дело не в этом. Один из эмигрантов, который был на 'ты' с Александром Александровичем, отметил, что чемпион мира был человеком больших страстей, но с надрывом. Причины следует искать в крушении старого мира, к которому он принадлежал по рождению. Отсюда желание приспособиться – будь то кандидатский билет в члены ВКП(б) или участие в масонской ложе, антисоветские высказывания и, наоборот, приветствия советским шахматистам по поводу годовщины Октябрьской революции, наконец, сотрудничество с нацистами. «Алехин считал себя не только первым шахматистом, на что он имел все права, но и вообще человеком громадного, всеобъемлющего ума, которому, естественно, подобает возвышаться над прочими смертными. 'Такой человек, как я',
'при моих данных' и т.д. часто вырывалось у него47». Алехин – человек своего времени, выросший на ницшеанской ниве начала века (романы Пшибышевского, Кнута Гамсуна и Арцыбашева), вряд ли испытывал угрызения совести: палец о палец не ударив, чтобы спасти 'бедного Ландау и моего друга Оскама' (М. Эйве).
Оскорбления, нанесенные им, например, Эйве, могли быть объяснены даже не личным письмом, а
