— А не потому ли, что вы соединили интимную сторону своей жизни со стороной деловой, одомашнили секретную государственную работу, а когда началось следствие, хотели скрыть это?
— Нет, не поэтому. Я ходатайствую о вызове в качестве свидетелей представителя заказчика и генерала…
Председатель посмотрел на своих соседей, сперва на капитана, потом на майора.
— Трибунал отклоняет ваше ходатайство. Эти лица были введены в заблуждение, эта сторона дела совершенно ясна.
— Еще один вопрос, — медлительно выговорил майор. — Каким образом, по-вашему, можно было бы доказать, что Дроздова действительно подала вам эту идею?
— Я же говорю…
— Подождите маленько. Не торопитесь. Можно доказать экспертизой?
— Мою машину потому и начали проектировать всерьез, что решили обойтись без экспертов, обошли на этот раз князей науки. Обошли — и вот возникло уголовное дело… Если вы перелистаете дело, да если бы еще вы просмотрели мою шестилетнюю переписку, вы увидели бы, что все обвинители мои — люди, которые шесть лет не давали мне ходу…
— Переписка ваша отношения к делу не имеет, — перебил его председатель. — А что касается ваших обвинителей, то они просто-напросто проявили бдительность. Бдительность! То, чего не смогли проявить вы. Так… Еще есть вопросы?
Вопросов больше не было, и председатель вызвал первого свидетеля. Вошел Максютенко. Держа руки по швам, он рассказал суду о том, как он увидел Надежду Сергеевну в комнате группы и как удивился, что она — соавтор. Урюпин попытался проэкзаменовать ее, и она смутилась после первого же вопроса, не зная, что отвечать, но ее выручил один из сотрудников, Антонович, который выставил Урюпина за дверь, как постороннего. Еще Максютенко сказал о том, что он давно знает подсудимого и знает также, что он всегда работал над машиной один. Никаких соавторов.
Все было ясно, и свидетеля отпустили без дополнительных вопросов.
Когда в зал суда вошла Надежда Сергеевна, председатель снял очки, внимательно посмотрел на нее и, опять надев, предложил рассказать, что ей известно по делу.
После его слов в зале наступила давящая тишина. Надя стояла и ничего не говорила.
— Мы вас слушаем, — сказал председатель.
И опять навалилась тишина.
— Я не знаю… Мне ничего не известно, — наконец слабо прозвучал голос Нади.
— Вы подтверждаете полностью показания, данные вами на предварительном следствии? — председатель начал листать дело.
— Подтверждаю, — тихо сказала Надя.
— На листе дела номер тридцать два… — сказал председатель в сторону секретаря. Он зачитал все вопросы, которые капитан Абросимов задал Наде, и все ее ответы. Прочитав каждый ответ, председатель поднимал на Надю глаза, и она тихо, все тише отвечала: «Да».
— Таким образом, вы утверждаете, что Лопаткин является автором своей машины и что никто, кроме него, в том числе и вы, не вносил никаких существенных элементов в принцип изобретения?
— Да… Конечно… — и она, оглянувшись, ласково посмотрела на Дмитрия Алексеевича, словно ободряя его.
— Дело не в принципе, — отчетливо сказал вдруг Дмитрий Алексеевич. Соавтор может подсказать и применение принципа…
— Вы дезорганизуете работу суда, — перебил его председатель, привстав.
— Простите. Могу я задать свидетелю вопрос? — сказал Дмитрий Алексеевич.
Председатель полистал дело, помолчал и движением бровей показал: спрашивайте. Дмитрий Алексеевич повернулся к Наде:
— Вы знаете основные чертежи проекта? Знаете, где хранится основная переписка? Я имею в виду несекретную, ту, что вы подшивали…
— Конечно, знаю.
— Задавайте вопросы по существу, — сказал председатель.
— Вы знаете, что если я буду осужден, их нужно будет непременно спасти? — спросил Дмитрий Алексеевич.
Председатель посмотрел на него и покачал головой.
— Поняла все, — прошептала Надя и кивнула несколько раз Дмитрию Алексеевичу. Она со страхом посмотрела сперва на него, а потом на судей.
Председатель опять принялся листать дело. Должно быть, он счел все выясненным. Закрыв дело, он повернулся к капитану, и тот поспешно кивнул. Потом майор что-то зашептал ему на ухо, сдержанно потрясая рукой, как бы убеждая. Председатель пожал плечами и опять открыл папку. Тогда майор повернулся к Наде и заговорил, громко выпевая свои гудящие 'о':
— Вот вы так лестно и убежденно охарактеризовали работу подсудимого. Скажите, а сама вы помогали ему чем-нибудь?
— Я делала кое-что.
— Расскажите, что это такое — это «кое-что»?
— Я ходила для него в библиотеки, читала иностранную техническую литературу… На машинке печатала… Ну… вела его деловую переписку. Еще по хозяйству иногда…
— Когда мне приходилось туго, неизвестный меценат прислал мне как-то шесть тысяч, — вставил Дмитрий Алексеевич, — а у свидетеля Дроздовой не стало мехового манто. Будем откровенны. Надежда Сергеевна! Вы дали подписку суду насчет ложных показаний.
Дмитрий Алексеевич шутил, но глаза его оставались строгими, будто он разучился улыбаться.
— Было это? — спросил майор.
— Было, — тихо подтвердила Надя.
— А один раз она пришла из библиотеки и говорит мне: «Я нашла одну интересную…»
— Это все подробности личных отношений, — вмешался председатель.
— Если бы не было Дроздовой, не было бы и этого секретного изобретения! — крикнул Дмитрий Алексеевич.
— К порядку! — Председатель постучал карандашом. — Свидетель Дроздова, к вам больше вопросов нет. Подсудимый, чем вы можете дополнить судебное следствие?
— Ничего не буду говорить, — Дмитрий Алексеевич сел и тряхнул белой головой. — Все сказано.
— Вам предоставляется последнее слово…
Наступила долгая тишина. Дмитрий Алексеевич сидел неподвижно и глядел на ножку стола.
— Мы вас слушаем, Лопаткин. Вы отказываетесь?..
— Отказываюсь.
— Суд удаляется на совещание. — Председатель встал.
Судьи ушли в боковую дверь. Секретарь отметил Наде и Максютенко пропуска и строго сказал, что свидетели могут идти, что все кончено.
Комната, куда удалились председатель и члены трибунала, когда-то была, видимо, кабинетом вельможи. В ней сохранился большой камин, в темном зеве которого виднелось несколько бутылок из-под чернил. Высокий потолок был заключен как бы в раму из массивных лепных украшений. В этой комнате стояли два стола с чернильницами из пластмассы, много стульев и был еще диван, обитый черной клеенкой, — на него и бросился сразу же председатель трибунала.
— Молодец Абросимов, — сказал он, закуривая. — Правильно построил допросы. А вот допросил бы первой Дроздову, она сейчас же после допроса, конечно, — к Лопаткину, тот подготовил бы ее, и на суде пошла бы канитель. Сейчас ее показания чище святой воды. Никаких интересов, только истина, как у младенца.
— Да-а, — протянул неопределенно майор. Он стоял у окна, курил и смотрел на улицу.
— Я, между прочим, так и думал: сейчас она догадается и скажет — «я действительно соавтор…», — продолжал председатель, сбивая с папиросы пепел о носок сапога. — Пришлось бы направлять дело Абросимову на доследование! Единичку — ха! — ему в квартальный отчет! Экспертизу назначать. А потом на
