на спине с широко раскинутыми конечностями. Из открытого рта его вырывались гортанные звуки и стон. Родовые признаки едва угадывались, но судя по брюкам с расстегнутой ширинкой, оно относилось к сильной половине человечества. Зато Александр Ильич легко распознал насекомых, которые в большом количестве ползали по одежде, а также отметил, что прибавилось число лежащих вокруг бутылочек. Это натолкнуло на мысль, что мужчина находится в глубоком алкогольном нокауте. Александр Ильич несколько раз толкнул существо ногой, но это никак не отразилось на позе лежащего. Поэтому первоначальная злость и решительность Александра Ильича быстро переросли в растерянность. «Что же мне его теперь, как раненого с поля боя, на себе выносить? – спросил он самого себя. – Потом за неделю не отмоешься…»
Супруга встретила возвращение мужа с восторгом. «Главное, жив, Саша, главное, жив», – повторяла она, покрывая его лицо поцелуями. За последние годы Александр Ильич редко давал жене поводы для гордости. Освободившись от объятий жены, он решительно набрал на телефоне номер милиции.
– Вас из пятого дома по Турбинной улице беспокоят, – заговорил он после того, как дежурный снял трубку. – Здесь у нас на чердаке бомж поселился. Не могли бы вы подъехать?
– Зачем?
– Как зачем? – опешил Александр Ильич после такого неожиданного ответа. – Он нам жить спокойно не дает, топает по ночам над головой, в лифте гадит. Я из-за него третью ночь не могу супружеские обязанности исполнить.
– Исполняйте днем, – кашлянув в трубку, посоветовал дежурный.
Александр Ильич начал распаляться, взывать к законности и требовать руководство, но дежурный, судя по всему, работал не первый год и привык к подобным диалогам. Ответы его были юридически точны и лаконичны:
– Общественный порядок он не нарушает. Ну спит себе и спит, а что на чердаке, так это кому где нравится.
– А в лифте гадит? – схватился за спасительную соломинку Александр Ильич.
– Это еще тоже доказать нужно. Вы лучше к своему участковому обратитесь, может, он чем поможет. – Дежурный закашлялся и повесил трубку.
На следующий день после работы Александр Ильич вместе с соседкой Настей отправились на поиски участкового, опорный пункт которого был расположен на соседней улице. Они быстро нашли указанную им квартиру на первом этаже обычного жилого дома и с некоторым удивлением прочитали на двери вывеску: «ТОО „Сострадание'».
Оказавшись внутри, они замерли у входа и осмотрелись. Квартира состояла из трех комнат. Самая большая, судя по всему, принадлежала Товариществу. За ее приоткрытой дверью они разглядели молодых парней, расположившихся около стола, заставленного разнокалиберными бутылками. Их оживленный разговор то и дело прерывался матюгами и взрывами гомерического хохота, от которого Насте сделалось неуютно. Из-за закрытой двери второй комнаты раздавались щемящие душу звуки аккордеона. Надпись на стеклянной табличке гласила, что здесь проводит свои заседания «Товарищеский суд». И только в самой дальней нашел себе прибежище местный участковый.
В коридоре квартиры, представляющей некий общественный симбиоз, красовалось множество полезных, но утративших силу своего воздействия плакатов, призывающих беречь родную социалистическую собственность. Отдельно от них в красном углу коридора висели исторический «Указ о борьбе с пьянством», заключенный в черную рамку, и фотостенд «Лучшие дружинники микрорайона».
– Какие проблемы, товарищи? – спросил их сидящий за столом немолодой, лысоватый капитан, когда Александр Ильич и Настя, постучавшись, зашли в его тесный кабинет.
– Да вот бомж на чердаке поселился, товарищ капитан, жизнь отравляет. По ночам над головой ходит, в лифте гадит, – опустившись на единственный стул, начал объяснять Александр Ильич.
– Я уже три ночи бессоницей мучаюсь, – поджала губы Настя.
Участковый убрал в ящик стола недоеденный бутерброд, смахнул на пол крошки и понимающе закивал головой.
– Сочувствую, – продолжая кивать, произнес он. – Это сейчас, к сожалению, общая беда, я бы даже сказал, государственного масштаба. Так что один я бессилен, нужна всенародная поддержка.
– Я бы его, товарищ капитан, и сам с чердака выкинул или морду набил, так ведь он, паразит, все время пьян до бесчувствия.
– А вот этого делать не рекомендую. Не дай Бог, переборщите, вас же и привлечем, – назидательно изрек участковый. – Не вы, как говорится, первый, не вы, к сожалению, последний.
– Так что же делать? Ведь законы же должны быть? – осторожно поинтересовался Александр Ильич. – Может, нам подписи жильцов собрать или выше куда обратиться?
– Это, конечно, ваше право, но только куда бы вы ни жаловались, все заявления ко мне вернутся, только с большим количеством резолюций. Как говорится – круговорот жалоб в России, – хмуро пошутил капитан. – А законы тю-тю, утратили свою прежнюю силу. Говорят, весь мир без них обходится и живет припеваючи. Я, правда, сам дальше Ленинградской области не выезжал, поэтому точно утверждать не могу, – участковый вздохнул, – Раньше бы мы ему одну подписку, вторую, третью и в колонию по сто девяносто восьмой или за тунеядство привлекли, а сейчас – нарушение прав человека. Ну, приволоку я его с чердака, личность проверю – и в шею.
Слушая объяснения участкового, Александр Ильич никак не мог схватить ускользавшую от его сознания главную мысль: бомж, значит, на чердаке имеется, дерьмо в лифте тоже, а законы и замки отсутствуют. Неужели, согласно международному праву, одно исключает другое?
– Помогите хоть чем-нибудь, – взмолился он, – мы в долгу не останемся. Дырки можем заштукатурить в коридоре или в дружинники вступить.
Капитан оценивающе на них посмотрел и с сожалением произнес:
– Опоздали. Дружина давно разбежалась. Можно сказать, поставила скакунов в стойла, сдала повязки и разошлась по домам. Это они раньше за отгулы по вечерам воздухом дышали, а сейчас и так – гуляй не хочу. Месяцами без работы сидят.
– А как же стенд в коридоре? – уди вился Александр Ильич.
