богинями стояли Ардагаст и Лайма. У германцев изваяние Нерты, богини земли и воды, омывали в священном озере вместе с колесницей рабы, которых тут же убивали. У венедов и эстиев лишь при самой сильной засухе, грозившей голодом, в купальскую ночь топили парня и девушку. Обычно же лишь бросали их в воду вместе с чучелом Мораны и деревом-Купалой. Бросали в опасном месте, с корягами и водоворотами: утонут, значит, сами боги в нижний мир взяли.
У самой черты прибоя встал, подняв палицу и забросив за плечо длинную седую бороду, изображавший Чернобога Хилиарх. Глухим, грозным голосом запел:
Тряхнув золотыми волосами, Зореславич ответил:
Отступил подземный владыка и белые кони зашли в воду по брюхо. Почти скрылась в воде колесница. Поплыли над морем печальные девичьи голоса:
'Утонул', 'в воду упал' - значит, умер, ушел в нижний, темный мир. Каллиник понял это без пояснений, и сердце его сжалось при мысли о том, сколькие же из этих веселых, полных молодой силы людей еще до утра уйдут в Аид. Уйдут по милости его брата и других просвещенных эллинов и римлян. Это ведь они додумались обратить святую ночь в побоище, словно здесь, в глубине Скифии, мало еще битв и смертей!
Жрицы и русальцы бережно опустили в воду оба изваяния и дерево. Следом, раскачав, бросили Ардагаста с Лаймой. В наборном панцире, гребя одной рукой - в другой пылала Колаксаева чаша - плыл Зореславич, а рядом, счастливо и дерзко улыбаясь, плыла девочка-жрица, и волна колыхала ее темные волосы. Толкая перед собой блестевшие янтарем и серебром статуи, подплыли они снова к колеснице. Торжественно, многоголосо зазвучал хор:
Не страшна и смерть для светлых богов: в ней - начало жизни для природы и ее детей. Так ли уж трудно уподобиться богам? Вот оно, бессмертие и спасение души! Зачем искать какого-то Высшего Света, если можно отдать жизнь ради этого мира, этих людей, и тем самым воскреснуть? Воскреснуть для новой борьбы, среди бессмертных воинов Солнца, а не надменных чернокнижников, презирающих мир.
-- Каллиник, очнись! Бросаем венки!
Сотни венков летели парами в морские волны. Вместе полетели и венки коммагенца и эрзянки - и вместе поплыли, будто сросшись в воде, среди множества других. Амазонка в восторге прижалась к царевичу.
-- Видишь, никто нас не разлучит, кроме Мораны. А теперь - к ней, в море!
Со смехом и шутками бросались в волны веселые пары. Теплой и ласковой была вода. Только вот купаться пришлось в одежде, еще и в доспехах. Одни лишь русалки, вольные и быстрые, как сама вода, плавали и ныряли нагие, еще и посмеивались над людьми, в шутку норовя потянуть на дно или хоть стащить шлем. Шишок, низенький, но сильный, ухватил сразу двоих зеленоволосых проказниц и потащил на берег. Те отбивались и кричали, что сегодня любви не будет. Иные молодцы-волколаки, обернувшись щуками, шныряли между купавшимися и хватали за ноги кого попало.
Со стороны праздновавшие казались вовсе беспечными. Многие, особенно самбы, в душе надеялись, что все обойдется, не решатся немцы на такое нечестие - напасть в святую ночь. Но настоящего воина врасплох не застанешь. И настоящего волхва тоже. Вышата и обе росские волхвини, напрягая духовное зрение, вглядывались в, казалось бы, пустынное море. Заклятие отвода глаз - несложное, но сильное. Лишь очень опытный маг может почувствовать незримую колдовскую завесу. Лютица почувствовала ее первой. Снять же преграду удалось лишь втроем. И тогда глазам праздновавших предстали выстроившиеся в ряд змееголовые драккары.
Глава 5. Битва в Купальскую ночь
На берегах нижней Преголы в эту ночь не жгли костров. Друг против друга стояли две рати. На северном берегу замерли, выставив копье, закованные в железо аланские и росские всадники. За ними - конная дружина ятвягов. Слева от конницы стояли надравские пешцы, справа - самбийские. Позади всех, особняком - серые воины, пока еще в людском обличьи и на конях. За рекой сгрудились конные мазовшане, галинды, барты, натанги и разбойники с Днепра. Слева и справа от них - пешие натанги и барты. Вармы еще не подошли.
Больше всех на южном берегу шумели воители Прибыхвала и Медведичей. Паны громко похвалялись тем, что они сделают с кумысниками и их прихвостнями, а 'защитники леса' изощрялись в самой непотребной брани, которой Мать Сыра Земля гнушается. Многие эстии вторили им, браня по-ведендски жриц Лады, а то и ее саму - лишь бы заглушить в себе страх и совесть.
