...Через несколько дней Серегин встретил ее в трамвае, причем совершенно случайно. Стоял, держась за ременную петлю, трамвай резко затормозил, и Серегин невольно задел женщину, стоявшую впереди. Она обернулась и от удивления и нескрываемой радости широко раскрыла глаза. Сперва он даже не узнал ее: короткая стрижка — тех темных кос уже нет, и похудела, на лице усталость.
— Олег, — Таня прошептала его имя настолько тихо, что он только по движению губ понял, что она сказала. Нежно, счастьем и радостью залучились ее глаза. У Серегина ком подкатил к горлу. Она зажмурилась и снова распахнула ресницы. Нет, рядом с ней стоял действительно Серегин. — Это ты?..
— Я, Таня... — Он поддержал ее за локоть, не рискуя бросить ременную петлю, чтобы удержаться на йогах при очередном толчке. — Ты не веришь, что это я?
— ...Первое время все было хорошо, — рассказывала она, — жили как все. Родила девочку...
Они бродили вдали от центра, по тихим зеленым улицам. И все же встретили поручика Халахарина и Славика Суворова. Оба были нетрезвыми. Славик, хорошо знающий восточные языки, умница, но безвольный, спивался рядом с пройдохой Халахариным. Увидев Серегина, Славик козырнул, Халахарин ухмыльнулся.
— Знакомые? — спросила Татьяна.
— Сослуживцы.
— Это плохо, что они видели нас вместе.
— Почему?
— Я не хочу этого.
«Боится Игоря», — подумал Серегин и предложил:
— Зайдем в кафе, мороженого захотелось.
...— Ты что-то сказала про ребенка, — напомнил он, когда они уселись за столик.
— А что тут говорить! — Лицо ее напряглось, у рта появились заметные морщинки. Ей можно было дать гораздо больше лет, чем на самом деле... Она с трудом произнесла жестко: — Дочка умерла восьми месяцев. От скарлатины.
Как непохожа она была на Таню, которую он помнил... Как непохожа...
Потом она вскинула на Серегина глаза:
— Мы ведь разошлись с Игорем, ты знаешь?
Он кивнул.
— Так просто не расскажешь и не объяснишь. Это его постоянное пьянство, какая-то странная служба, круг его знакомств... И вообще, мы разные люди, Олег. К сожалению, поздно поняла это. А ты, — она прикусила верхнюю губу, которая была вздернута, как у ребенка, — а ты служишь? Воюешь все?
— Служу. Но, кажется, отвоевался.
— Ты так думаешь?
— Хочется думать.
— Если это не военная тайна, кто ты?
— Это не тайна. Переводчик. У Унгерна тоже драгоманом был.
— Говорят, скоро начнутся военные действия.
— А кто с кем собирается воевать?
— Какой ты скрытный! Переговоры с японцами в Дайрене провалились. Это тебе известно?
Серегин ответил с неохотой:
— Известно.
— Они действительно дурацкие требования предъявили?
— Кто кому?
— Японцы большевикам.
— Как тебе сказать... В определенной степени — да. Но если посмотреть на это с позиции...
Таня перебила его:
— Об этом сейчас все русские говорят. Ну, не все, конечно, — поправилась она, — а многие. Патриоты,
— Ты к кому причисляешь себя? — спросил Серегин как будто без особого интереса.
— Причисляю себя к ним.
— К патриотам?
— Удивлен? Ну, а ты?
Тема становилась щекотливой. Но вопрос задан, надо отвечать.
— Я тоже патриот. Это тебя устраивает?
— А точнее?
— Куда еще точнее!
— В настоящее время это довольно обще. Кругом патриоты, а войне нет конца. Скажи, а в красных ты стрелял?
— Ты задаешь какие-то странные вопросы. Почему это тебя интересует?
— Стрелял или не стрелял? — твердила Таня.
— Стрелял.
— Прямо вот так? — Она наставила в него лопаточку, которой ела мороженое, смотрела в глаза. — Бах — и все, да?
— Да. Прямо вот так. Бах — и все. Я солдат. Потому стреляю. Не я, так в меня.
— Ты жесток.
— А ты каким хотела бы меня видеть? Добреньким, когда вокруг столько крови? Человек, Таня, не однозначен, к сожалению. — Подумал. — А может, и к счастью, не знаю.
— Как это понять?
— Корова однозначна. Это животное. Ее предназначение — приносить людям пользу, давать молоко и мясо. А человек? Он сеет смерть, он рождает новую жизнь. Он созидает и в то же время разрушает.
— Значит, по-твоему...
— Это не по-моему, это так и есть.
— Ну, пусть ты многозначен. Так?
— И ты, — он тоже посмотрел ей в глаза. Секунду-другую они не отводили взглядов. Серегин насупился. Таня машинально поправила волосы.
— Тогда скажи мне, каково предназначение человека? Для чего он есть?
— Этого никто не знает...
— Что-то не хочется мороженого, — произнесла она и принялась рыться в сумочке, ища мелочь.
— Я рассчитаюсь, что ты...
— Нет-нет, я предпочитаю платить сама. Так проще жить. Мне пора. Я ведь тоже служу. Уроки музыки даю.
Таня чем-то была расстроена. Вероятно, он разочаровал ее этим разговором.
— Ты меня, пожалуйста, не провожай. Тут недалеко, и потом, могут увидеть. Я не хочу, чтоб твои сослуживцы попадались нам на глаза. Извини, я пошла.
Серегин остался в кафе. Выпил, как воду, розовое талое мороженое. Долгих шесть лет он не видел Таню. Было непросто говорить с ней теперь, непросто понять, какой она стала. Конечно, он патриот. Но он у черта в зубах, и об этом не всем знать обязательно. Даже Тане.
А тем временем Таня тоже думала о Серегине. Они о многом говорили, ей хотелось знать: кто он? Безропотный исполнитель чужой воли или ищущий, мечущийся человек? Он отвечал уклончиво, разговор не клеился, но Таня чувствовала: Олег не так прост. Стал очень сдержанным, даже когда они встретились в трамвае, был спокоен. Или холоден? Уже потом она поняла: он просто был не очень рад встрече. Может, стал равнодушен к ней? Война приглушает чувства... Это она знает по себе.
После этой встречи Татьяна сообщила Лоренсу: «В военном ведомстве появился офицер, через которого в будущем, думаю, можно будет получать сведения, интересующие нас».
