предупреждение Максиму: вот, помешавшийся на мести стратегос, который вырвался из под контроля. И мы попадем прямиком в ловушку, нас уже будут ждать там тысячные орды, вытащенные из глубинных рассадников Урала. Иллея спасет Чернокнижнику жизнь. Ты понимаешь, что подобный долг означает для кратиста? Это все равно, что он принял ее покровительство. Ну, и кто потом устоит перед союзом Урала с Луной?
— Раз ты в веришь в подобное, эстлос — зачем вообще прибыл в Москву?
— Сколько раз тебе повторять? Наилучшие планы, планы кратистов и стратегосов, не требуют от нас ничего, чего и так мы бы не сделали по собственной воле.
— Так мошет я бойду уше?
— Поздно. Они уже здесь. Эй, подвиньте-ка кто-нибудь табуретку.
Стратегос Бербелек отбросил окурок и забрался на окно, выходя на не слишком крутую крышу. Черепица заскрипела под его сапогами, посыпался снег, кирпично-красные полы плаща из шерсти хумии лопотали на зимнем ветру. Из под наваленной на люк кучи послышались громкие стуки: Бардиони пробивались на чердак; Бербелек даже не оглянулся.
Аурелия выскочила за ним, ветер срывал из эпициклов ее доспеха ленты липкого пара. Девушка направила взгляд туда, куда глядел стратегос.
«Уркайя» сходила к ним по вытянутой дуге, вынырнув из сбившихся туч, низко висящих на грязном, зимнем небе. С частично распростертыми этхерными крыльями, она походила, скорее, на костистую гарпию — горящая светло-синим огнем гарпия, величиной более стадиона. Срылья слаживались в полете, стягивались в длинную шею звездного скорпиона, в его открытые жаберные крышки, перед самым воротником панциря из ураноизы. По мере того, как «Подзвездная» теряла скорость и спадала на город, во все большей степени в полете своем она полагалась на спиральный хвост, вращающийся столь быстро, что для человеческого глаза он размывался в облако сияющего свечения.
Синий отблеск падал на покрытые снегом крыши, улицы, деревья и не столь отдаленные башни кремля. Открылось несколько окон, любопытствующие московитяне — ослепленные — тут же отпрянули. На крышу каменного дома вскарабкались оба хоррорных, втащили за собой три тяжелые сумки и Бабучкина. «Уркайя» была уже настолько близко, что вихрь, вздымаемый вращающимся хвостом скорпиона, поднимал снежные туманы, очищая мрачные стены и крыши — обнажая топорную, болезненно правильную и аскетическую архитектуру вдовьей Москвы. Перепуганный
— И худа мы, сопственно…
— Как это, куда! — расхохотался стратегос, застегивая плащ и натягивая перчатки из кожи василиска. — На кремль, туда, убивать Чернокнижника!
Лунная ладья еще больше притормозила, и в конце концов остановилась, зависнув в воздухе на высоте трех десятков пусов над замусоренным задним двором дома; обломки взлетали высоко над землей, захваченные снежным циклоном. Скорпион раскрыл пасть, из нее вырвался жаркий свет. Аурелия — она одна — видела там, в глубине светового коридора, своего дядю, Омиксоса Жарника, посреди других рытеров — ряды гыппырои в разогнанных доспехах, с этхерными кераунетами и штандартами Луны из алого пыр- материала, на которых пылали символы Лабиринта.
Хоррорные перебросили Бабучкина, вслед за ним закинули багаж и оружие, затем прыгнули сами, после них прыгнул стратегос, а под самый конец — лунянка. Скорпион уже поднимался и поворачивался, даже не закрывая пасти; Москва проползала под Аурелией размазанным пятном…
Омиксос подал Аурелии родовой кераунет. Та приняла тяжелое оружие. Дядя — лицо практически не видимо за разбухшим около шлемом — похлопал девушку по плечу, этхер резко заскрежетал, встретившись с этхером.
— В бой.
— Пошли! Давай, давай, теперь!
Скорпион валит хвостом в стены Арсенала. Кремль сотрясается в основах. Башня Тимура, по которой открыт первый огонь с «Уркайи», заваливается под собственной тяжестью в грохоте трескающихся камней, в низвергающейся лавине тысяч литосов обломков. Если не считать этого, еще никто не стреляет, даже не отзываются пыресидеры и картечницы из кремлевских казарм булашков Ивана Карла — не прошло еще и минуты, еще не запели тревоги рога с Часовой Башни.
Скорпион вскрывает южную стену Арсенала, ударяя в меканическом ритме: раз, и раз, и раз. На высоте четвертого этажа образуется пролом шириной с голову скорпиона. «Уркайя» тут же всовывается в него.
Лунная ладья во время боя пульсирует таким сиянием, такой жар рвется из ее пыраэтхерного панциря, что покрывающий окрестные площадки снег тает с шипением и стекает по зданию хрустальными ручьями, вода тут же превращается в серебристый туман. Корпус «Подзвездной» теряется в нем без остатка, лишь чудовищное сияние бьет из горячего облака.
А уже из этого сияния во внутренности Арсенала выскакивают горящие Всадники Огня; Аурелия — в первом десятке; всего же Гиерокхарис предоставил для этой миссии двадцать семь рытеров пыра, полный эннеон. Они выскакивают уже в аполном разгоне, подталкиваемые импульсом тяжелых эпициклов ураноизы, охватывающих их бедра, колени, плечи.
Аурелия находится в триплете, которым командует ее дядя, в качестве третьего рытера триплет дополняет племянник Кржосов, Тимотей Фаэтон. Омиксос указывает налево. Они бегут к западным дверям зала, скачками длиной по два десятка пусов, с каждым прыжком вырывая в полу звездчатые раны. Мрамор летает по воздуху, обломки рикошетом отражаются от разогнанного этхера: раз, другой, третий, под самый конец они глубоко калечат толстые стены, уничтожая покрывающие их фрески и мотивные приношения.
Другой триплет сразу же пробивается на этаж ниже: присев, гыппырои вчерчивают в пол кулаки в пронзительно воющих круговицах, их моментально окутывает серая пыль перемалываемого камня.
Три других триплета вообще не задерживаются на бегу и выскакивают через окна в противоположной стене, выскакивая наружу и раскрывая там гигантские эпициклы ураноизы, окружающей руки: падая, они распарывают северную стену.
Триплет, направленный к восточным дверям, встречает на бегу четверых охранников в мундирах барласских солдат. Не задерживаясь, рытеры разрывают готовящихся выстрелить москвичей; перемолотые этхером мясо, кости и барласские меха летят во все стороны. Триплет оставляет за собой только облако сырого багрянца.
Тем временем, Омиксос подскакивает к двери. Он не останавливается, чтобы открыть — пинком распарывает толстые доски. Гыппырои бросаются в пролом, заглатывая в эпициклы своих доспехов торнадо опилок, которые тут же загораются.
На стенах еще больше картин и старинного оружия. Жарник показывает: к лестнице. На ступенях появляется несколько солдат. Тимотей левой рукой хватает бронзовую, в натуральную величину, статую Тамерлана — разогнанная ураноиза очерчивает Фаэтона жирными кругами — и мечет ею в солдат. Статуя размазывает тех по стене, выбивая в ней дыру.
Они бегут к лестнице. Чем более длинные скачки, тем меньшее значение имеет верх и низ. С разгоном, перенимаемым от ураноизовых кругов, они отражаются от стен, предметов мебели, постаментов, поручней, колонн, вгрызаясь круго-сапогами в дерево, железо и камень. Их сопровождает неустанный скрежет и свист обломков, после прохода рытеров в воздухе вздымается плотная завеса острых дробинок из перемолотых материалов, смрад горелого.
На четвертом этаже в коридор высыпают отделения булашков. Гремят кераунеты. Разогнанные до максимума доспехи гыппырои отбивают пули в соответствии с вращением их эпициклов. Булашки визжат, десятники дуют в свистки, пырос взрывается, Арсенал сотрясается под ударами скорпиона и Всадников, сыплется штукатурка. За окнами по другой стороне коридора размазанное пятно: спадающий гыппырес, тянущий за собой красную гриву огня.
Обкос бежит прямо на солдат — пол, статуя, сундук, потолок — и на пятом скачке сваливается на них с распростертыми руками, в разбухшем до ширины коридора доспехе, в огненном ореоле — прррффшттшшшш! — клочья горящего мяса бьют в стенные панели, мозаику и полотна старых
