Мать Лжи

Скоро Голос Куарина возьмет все в свои руки. Несомненно, она уже вызвала прорицательницу, писарей и всех тех, чье присутствие необходимо для исполнения множества формальностей… а что потом? «Победитель»… Последнее слово Пьеро все больше и больше казались посланием богов. Дож не приходил в сознание тридцать дней, но Селебра была его жизнью — почему же боги не дали ему назвать имя преемника? Оливия до сих пор этого не понимала.

Возле северных дверей раздался стук, и Оливия бросила суровый взгляд на крупного мужчину, который, прихрамывая, шел к ней. Пурке тяжело опирался на копье, которое использовал вместо посоха. Его стук был странно непохож на стук ноги из слоновой кости. Полосатая одежда Пурке намокла, седые волосы превратились в крысиные хвостики. Ему хватило благородства оставить эскорт снаружи, но Оливия слегка отвернулась от него, чтобы показать, что Пурке нарушает покой мертвеца.

Он остановился по другую сторону гроба и посмотрел на Оливию.

— Дож был одним из самых храбрых мужчин, которых я когда-либо встречал, миледи, — сказал Пурке.

Он еще смеется! Оливия резко спросила:

— Что вы хотите сказать?!

— Именно то, что сказал. Он не просто встретил опасность сам, он взял с собой вас и детей, поскольку считал это своим долгом. Другой правитель сразу бы сбежал. Подобной верности городу я никогда не видел. Дож проявил поразительное мужество!

— Вы там были? — Ее лицо залила краска.

Напомнить ей сейчас о том постыдном дне было невероятно жестоко. Она не ожидала, что Пурке на такое способен. Хотя что там! Все веристы — негодяи и животные.

— В тот день я был возницей Кулака и все видел. Я помогал охранять вашу клетку. Вы проявили немалое мужество, миледи.

Она повернулась к нему спиной. Тогда она забеременела Чайзом. А теперь даже Чайза нет.

Они были одни в огромном зале, однако Пурке понизил голос.

— Что касается вашей просьбы… официальных сведений я не получал, но мои разведчики сообщают, что к Средним Воротам приближается несколько колесниц.

— Стралг? — прошептала она.

— Вероятно, миледи. А небольшой отряд — его эскорт. Конечно, он может миновать город. Лорд крови никогда не предупреждает о своем появлении.

Она благодарно кивнула, чувствуя, как при мысли о новой встрече с чудовищем ее охватывает ужас. После покорения города он дважды посещал Селебру, но последний раз это было почти десять лет назад. И оба раза он публично над ней издевался, напоминая о днях рабства. Неужели это испытание ждет ее в день смерти Пьеро? Невыносимо! Как только с формальностями будет покончено, она удалится в Пристанище Налы. Там ее не найдут даже прорицательницы Кулака.

Затем ее внимание привлек какой-то шум у южной двери. Главный герольд привел большую группу людей: юстициария, Высшего жреца, Свидетеля с завязанными глазами, двух писарей, гофмейстера… и Берлис Спирно-Кавотти! По какому праву эта ужасная женщина сюда вошла?! Несомненно, старейшины раньше других отдадут дожу последнюю дань, но почему первой пришла именно она? Ей хватило наглости привести с собой спутницу, служанку, которая несла в руках какой-то сверток.

Жрец подошел к гробу, прикрыл глаза и начал молитву. Голос Куарина нахмурилась, увидев вериста, и обратилась к Оливии:

— Отойдите в сторону, пожалуйста.

Оливия сделала несколько шагов назад. Пурке поступил так же — тук, тук — нарочно не обращая внимания на то, что все дожидаются его ухода.

Юстициарий прикусила губу, однако ничего не сказала и начала ритуал.

— Свидетель, кто это?

Прорицатель был мужчиной — молодым человеком в простом черном одеянии, с белой повязкой на глазах. Он заговорил, и его необычайно высокий голос дрожал от едва сдерживаемых чувств — неслыханное поведение для Свидетеля!

— Это дож, и он мертв.

Куарина повернулась к герольду.

— Трубите в трубы.

Писари уже уселись под свечами, скрестив ноги, и достали таблички с перьями.

Все кончено. Оливия может уйти. Но только она двинулась к выходу, как на ее пути встала худощавая Берлис Спирно-Кавотти, на лице которой появилось неожиданно хитрое выражение. Оливия и мать Мятежника никогда не были близки, однако сейчас та словно хотела ее обнять. Она так поразилась, что даже не отпрянула в сторону.

В следующее мгновение Берлис уже шептала ей на ухо:

— У меня для вас замечательные новости, миледи!

Оливия вздрогнула. Замечательные новости? В такой день?

— О, что делает эта глупая девочка?! — громко вопросила Спирно-Кавотти, схватив Оливию за плечо и развернув ее. — Подойдите к ней, моя дорогая.

Дорогая?!

Служанка, крадучись, шла к колоннам и к темноте, шумящей дождем, по-прежнему сжимая в руках сверток. Голос Куарина диктовала что-то писарям. Верист наблюдал за происходящим. В глазах Берлис Оливия прочитала: «Делайте, как я говорю».

Оливия ошеломленно выдавила:

— Эй, девочка! Куда ты собралась? Подойди!

Она сама зашагала к служанке, которая уходила, несмотря на приказ Оливии, и догнала ее только в темноте возле колонн. Она заглянула в глаза, полные слез, и лицо девушки показалось ей странно знакомым. Покойная сестра Пина? Нет Сходство небольшое. Или это…

— Мама! — шепнула девушка. С крыши дворца оглушительно запели трубы, наполнив ночь пронзительными звуками. Эхо накрыло храмы и особняки Селебры. Казалось, воздух в зале задрожал от горя. Девушка заговорила громче: — Я Фабия, мама! А Свидетель — это Дантио. Чайз в безопасности. У Бенарда все хорошо, но он решил остаться в Вигелии. Он стал замечательным скульптором. И Орлад, то есть Орландо — он где-то рядом, но он верист, и ледяные демоны не должны его увидеть. Я должна выйти и предупредить их… его!

Фабия? Чайз? Бенард… Верист? Оливия вспомнила странные речи Пьеро в ту ночь, когда Марно Кавотти пробрался во дворец. «А помнишь, мы называли Орландо бойцом?» — спросил он тогда. И Фабия так похожа на нее! Быть может, боги говорили устами умирающего дожа? «Победитель». Он произнес именно это слово. Их дети вернулись. Но Пьеро не дано об этом узнать.

Оливии вдруг показалось, что дождь оглушительно взревел, а пол закачался у нее под ногами. Свидетель бросился к ней через зал и успел ее подхватить. Свечи на мгновение потускнели, а потом Оливия вновь увидела их свет. Не веря своим глазам, она смотрела на двух молодых людей, которые ее поддерживали: девушку, так похожую на юную Оливию, и юношу, который снял повязку и улыбался, однако его глаза блестели от слез. Теперь Оливия его узнала.

— Дантио! Сын мой!

— Мы вернулись. И у нас все хорошо, у всех твоих детей. «Слишком поздно», — подумала Оливия. Они опоздали совсем чуть-чуть. Нет, они опоздали на полгода. Уже в конце лета Пьеро бы их не узнал. А теперь их возвращение не принесет ничего хорошего, и все же они дома, в безопасности. К ним подошли жрец и герольд. Дантио надел повязку. Они подвели Оливию к задрапированному черным трону и посадили на него, не обращая внимания на ее протесты. Жрец вновь начал бормотать молитвы. Берлис, стоявшая по другую сторону катафалка, незаметно улыбнулась Оливии — что за двойную игру она ведет? Пытается определить победителя? Куарина все еще что-то диктовала писарям, но продолжала бросать довольные взгляды в сторону группы, окружавшей трон. Куарина наверняка посвящена в тайну, ведь это она привела с собой Свидетеля.

— Я должна выйти и предупредить Орлада, — прошептала Фабия.

— Нет, — возразил Дантио. — Они наблюдают за нами из кустов. Этот верист что-то заподозрил.