четырнадцать и вырастила десятерых из них.
Еще несколько лет назад Булрион серьезно подумывал о третьей жене. Он все еще был сильным мужчиной и мог бы зачать для долины не одного Тарна. И зачнет, если сладит с этим зубом. А решать, как всегда, Судьбам. Жаловаться он не станет. Другие народы тщатся подкупать своих богов. Зарданцы же всегда принимали ниспосылаемое им – и хорошее, и дурное. А ему было даровано больше, чем большинству мужчин. Шестнадцать детей, и четырнадцать живы-здоровы. Это большая милость.
Поуль поднялась выше, выпивая росу, задергивая холмы волнами жаркого марева. В голубизне плавали ястребы, иногда камнем падая на луг, чтобы вонзить когти в добычу. Поуль приносила жизнь, а также смерть.
Плащ сорвался с плеч Булриона, но он не придержал Грома. Кто-нибудь подберет. Все время он сплевывал кровь напополам с гноем. Во рту у него было хуже, чем в свинарнике. Он выбрал дорогу через холмы, чтобы селение Игнамитов осталось в стороне. Если в округе найдется такой, кого одолеет соблазн перегнать стада из Тарнской Долины, пока хозяин отсутствует и недужит, то будет это Алкин Игнамит. А мог бы стать сильным союзником, да, возможно, и станет, когда все хорошенько обдумает. Вот и сейчас лучше бы десяток дюжих Игнамитов трудились на крепостных стенах в Тарнской Долине.
Крепостца. Начало положил его отец. И став землевладельцем, Гамион оставался зарданцем – во всяком случае, настолько, чтобы подумать о том, как защитить свое добро, едва у него появилось, что защищать. Он сразу укрепил часть старой виллы. Булрион вспомнил, как в тот первый год таскал туда охапки колючих веток. В тот первый год. А во второй это были уже бревна. Половина его детства словно бы прошла на постройке стен и оград. Но самыми опасными до сих пор оставались нападения лисиц. Более серьезный враг ни разу не появился.
Могион начал возводить частокол. Булрион закончил этот труд, причем частокол стал вдвое длиннее. И опять-таки ни единый враг перед ним не появился.
А теперь в его распоряжении оказалось достаточно рабочих рук, чтобы разбирать развалины на строительный камень – есть и печь для обжига извести, а необходимость в крепости стала вдруг неотложной. В воздухе пахло войной. Учуять это мог любой дурак. И нужны надежные стены, чтобы было где спрятать урожай. Если войско узнает, что ему придется сражаться за свой ужин, оно выберет другой путь или просто пройдет мимо. А что толку прятать в надежном месте зерно, если скот бродит по холмам. А что толку укрыть скот и не защитить людей…
Дураки вроде Бранкиона бурчали, что шестидесяти мужчинам, способным сражаться, не оборонить крепость таких размеров. Они не понимали, что речь идет не об одних Тарнах. К строительству надо привлечь всю округу – Игнамитов и малые семьи. Булрион давно их убеждал: помогите нам в постройке, и мы дадим вам надежный приют, когда в нем возникнет необходимость. И они уже почти сдались на его уговоры. Всю жизнь он создавал себе славу человека, чье слово нерушимо. И мало-помалу они поддавались. Им претила мысль, что тогда Тарны подчинят себе весь край, но все-таки они поддавались…
«О, проклятый зуб! Еще пять лет, о Судьбы! Мне нужны еще пять лет!»
– Как ты, отец?
Булрион дернулся, вернулся в настоящее и посмотрел, кто его окликнул. Он на три четверти спал, продолжая держаться на коне. Во рту у него сдохла целая корзинка слизней. Красное пламя боли застилало все вокруг.
Элим, его старшая дочь. Сама теперь уже бабушка с серебром в волосах. Мать девятерых и сулит еще одного… И нестерпимо видеть тревогу у нее на лице.
Он покачал головой, не зная, позволит ли распухшая челюсть произнести ему хоть слово. И подмигнул взамен улыбки.
– Возион говорит, отец, что пора дать отдых лошадям.
Теперь он осознал, что едет по пустоши, и до озерка рукой подать. А солнце еще не поднялось до полуденной точки, и, значит, они проделали порядочный путь. Вот что значит не останавливаться для разговоров с соседями! Булрион снова кивнул, не зная, сумеет ли он сесть в седло после привала.
Названия у озерка не было, но оно служило излюбленным местом для привалов. Деревья и края котловины укрывали от сильных ветров. Булрион подумал, что в тревожное время хуже этого дурацкого проклятого местечка найти для привала попросту невозможно. Кто угодно подберется сюда за кустами. Каких безмозглых гусаков он вырастил? Пусть всю их жизнь вокруг царил мир, но хоть кто-нибудь из них способен хоть немножко соображать?!
Он не попытался растолковать им это, а сел на кочку, прислонился к валуну, стараясь унять озноб, смертельно измученный. Возион принес ему ковш, отдающий торфом воды, и он долго пил, но от еды отказался, – даже от пухлых виноградин, которые настойчиво предлагала ему Элим. Очень похоже, что есть он не будет больше никогда. Остальные усердно жевали, переговаривались, изображая беззаботную болтовню. Возион был непривычно многословен и громогласен. Как и молодой Полион.
Добрый росток! В мальчике есть огонек, и он совсем не похож на отца. Прирожденный бунтарь. Чуть не со дня рождения что-нибудь да вытворял. А как держать в узде таких вот пламенеющих? Скоро-скоро этот желторотый решит, что в жизни есть занятия поинтереснее, чем пасти коз и рубить дрова. Семье нужны такие. Без их огня следующие поколения превратятся в чурбаки.
Полион посмотрел в его сторону, Булрион поманил его к себе и увидел, как вздрогнул мальчик. Всю его жизнь жест подойти означал неминуемое наказание. Лягушки в постели, тухлые яйца, влетающие в окна, веревки, таинственно опутавшие нужники, – любое неприятное происшествие в долине – и все бросаются на розыски Полиона. Его мать клялась, что ни единого дня не обходилось без проказ, но последнее время он стал вести себя степеннее. К несчастью, с его легкой руки появилось целое поколение молодых смутьянов, готовых следовать по его стопам.
Теперь он немного выждал, прежде чем встать, и неторопливо направился к деду со старательной беззаботностью. И сел на корточки рядом – кожа да кости и притворная улыбка.
– А лицо у тебя уже не такое опухшее, дедушка.
Вранье, однако Булрион все еще был способен двигать челюстью.
– Ты врешь.
Глаза Полиона потемнели, улыбка исчезла.
– И я тебя за это благодарю. – Булрион пошарил в кошеле. – Я ценю твои усилия. Готов подыскать себе
