всей округи. Но и тогда старинное здание властвовало над ее жизнью. Ее дом! Без него у нее не останется ничего.
– Ждать уже недолго осталось! – объявил голос у нее за спиной.
Она мучительно вздрогнула. Это оказался Тибал. Еще один кролик.
– Ждать чего?
Он ухмыльнулся до ушей:
– Тигров! Кроликов больше не будет. – Он сел на табурет и вытянул длинные ноги.
Она вытаращила на него глаза. Еще одно из его чудес.
– Но откуда ты мог…
Забрякал дверной колокольчик. Во двор устремился поток зарданцев, явно деревенских жителей – около десятка; мужчины и женщины, молодые и старые. Все они стаскивали широкополые шляпы и неуклюже прижимали их к груди или к животу, оглядывая непривычный городской внутренний двор. Мужчины щеголяли густыми бородами, волосы женщин были заплетены в длинные косы. Гвин хорошо знала им подобных: работящие честные земледельцы, отправившиеся в город, чтобы продать на рынке скот или какие-нибудь изделия своих рук. Затем она узнала дородную женщину впереди остальных, и день сразу посветлел. Элим Пананк, старшая дочь Булриона Тарна! Тарны были ее старыми друзьями, надежными и неизменными, как холмы. Они останавливались в гостинице годы и годы до того, как Гвин познакомилась с Кэрпом. Не тигр, а очень-очень желанные кролики. Гвин вскочила и побежала к ним навстречу.
Шесть женщин, но только четверо мужчин? Значит, остальные вот-вот подойдут.
– Элим-садж! Как приятно тебя видеть!
Одного взгляда было достаточно, чтобы обнаружить, что еще до зимы Элим пополнит клан Тарнов еще одним Пананком, хотя ей много за сорок. Балахон и штаны для верховой езды покрылись пятнами в дороге, морщинки у глаз и седеющие волосы припудрила дорожная пыль. Но крепкие жены земледельцев не обращают внимания на свою беременность. Да и то сказать, они редко ходят порожними.
– Гвин-садж! – Пухлое лицо сморщилось от сочувствия. – Нам повстречался Огмит-садж, и мы узнали о твоей тяжкой утрате! Сначала Кэрп, а теперь… Ах, Гвин Солит! – Элим чуть не сокрушила ребра Гвин могучим объятием.
Гвин кое-как высвободилась, бормоча положенные ответы. Она не выносила сочувствия. Ее горе принадлежало только ей, и она не могла делиться им с другими, пусть даже такими искренними и добросердечными, как Элим Пананк.
Следом за Элим шел, припадая на хромую ногу, кривобокий калека. Гвин знала и его, хотя и не так хорошо, как Элим. В отличие от остальных он был безбород, мал ростом для Тарна и обладал носом такой длины, какие она видела только в стойлах. Он вызывал у нее неприязнь, хотя Кэрп утверждал, что под его неприятной внешностью и манерой вести себя скрыты острый ум и хорошее сердце.
– И Возион-садж! Добро пожаловать! Сколько комнат… Какая-то беда?
Да, беда.
Эта охота увенчалась двумя тиграми.
На улице остальные Тарны отвязывали носилки, которые явно сами и соорудили из двух жердей и пары плащей, связав все веревкой. Гвин лишь с трудом узнала больного. Он был без сознания, лицо уродливо распухло, кожа в липком поту и вся багровая от жара. Даже в забытьи он дышал, как гонец. Такой недуг означал верную смерть.
Врачей, требовали Тарны, хирургов, но Гвин понимала, что никакое лечение не поможет. Да и они это знали. Их патриарх не увидит следующего рассвета, и глаза у них были полны ужаса.
«Люди вроде него – это дождь в пустыне», – как-то сказал Кэрп после очередного приезда этого Булриона Тарна.
– У меня нет привратника, – бессвязно пробормотала – Но, конечно, вы бы все равно понесли его сами. Павлинья комната… Вон там. Сюда!
Сильные руки сняли носилки с седел и понесли их следом за ней в дом.
Ниад?
Сила Ниад может убить его вместо того, чтобы исцелить – Ниад ведь не умеет ею пользоваться. И может ли даже ивилграт вернуть старика от врат смерти? А попытаться значило бы рискнуть, что ее выдадут. Ведь гостиница уже кишела Тарнами – их набралось до полутора десятков. Если попытка увенчается успехом, они все расскажут. Если же окажется неудачной, расскажут тем более. А дать приют меченому – очень серьезное преступление. Гвин взвешивала не простую услугу. Она могла навлечь на нее большую опасность – и даже еще более серьезную на Ниад.
Она проводила больного до Павлиньей комнаты, лучшей в гостинице – обширной и светлой. В середине стояла кровать с пуховой периной, и с нее можно было обозревать все великолепные фрески, которым комната была обязана своим названием. Оставив Элим и остальных женщин устраивать больного поудобнее, она вышла, чтобы заняться остальными комнатами, обедом и лошадьми. Шума впала в истерику – приготовить столько еды за такой короткий срок! Но Шума ничего так не любила, как искать выход из трудного положения.
«Посмею ли я упомянуть про Ниад?» Назад во двор… Тибал с удобством расположился на своем любимом сиденье. Он весело помахал ей. Видимо, события разворачивались к вящему его удовлетворению.
– Полион! Конюху понадобится помощь с лошадьми! – прикрикнул Возион.
Обращался он к долговязому подростку – только ноги, руки да выпачканная под носом физиономия… нет-нет, видимо, это считается усами. Он нахмурился и пробормотал что-то невнятное, но, предположительно, не возражение.
– Гвин-садж, – настоятельно сказал Возион. – Нам нужен лучший врач в городе. У нас есть золото. Мы заплатим, заплатим сколько нужно. – Его длинный нос задергался, как у собаки. – Отец очень дорог нам
