И снова к Грейндж…
– Вам приходилось быть в этом подвале раньше?
– Нет, сэр. Я не помню такого.
– Может ли школьник забыть посещение склепа четырнадцатого века?
– Скорее всего нет. Так что, думаю, я не…
– Вы слышали стук людей в дверь одновременно с криками этой женщины? Она долго кричала? Как долго вы удерживали ее стулом?
Постепенно, неизбежно Эдвард начал сбиваться.
– Вы помните эту вещь, мистер Экзетер?
– О, так вы нашли его! – «Что ты ляпнул, дурак проклятый!»
Лизердейл прыгнул, как кот, выпустив когти.
– Вы знаете, что он был потерян!
– Это ключ. Я не знаю, от чего этот ключ… Нет, я не узнаю его… Многие ключи похожи на этот – большие, ржавые… – Увести его подальше, срочно!.. – Я так понял, потому что вы спрашивали раньше о двери… – Безнадежно. Признав полное поражение, подозреваемый рассказал о послании, переданном ему Джинджером. «Предатель! Доносчик! Стукач!»
Лизердейл закреплял свою победу, разя его вопросами, как сабельными ударами.
– Почему вы убили его? Почему вы спорили с ним? Почему вы кричали? Что вы кричали? Какую тайну он вам открыл? Опишите кухню.
– Большая. Высокая. Очень старая. А что?
– Насколько высокая? Там высокие потолки?
Эдвард вытер вспотевший лоб.
– Откуда мне знать? Пятнадцать футов?
– Двадцать один. Вы помните полку на стене под колоколами?
– Я помню полки, шкафы, а колокола… – Ну да, длинный ряд колокольчиков, по одному на каждую комнату дома.
Лизердейл хмуро улыбнулся.
– Да, это ключ от кухни в Грейфрайерз-Грейндж. Мы нашли его, мистер Экзетер, в горшке на верхней полке.
– Ото!
– Двадцать футов, да еще плохое освещение. На запыленных нижних полках никаких следов, мистер Экзетер. Что вы скажете на это?
– А что вы на это скажете, сэр?
– Я скажу, что единственный способ положить ключ в этот горшок – это бросить его так, чтобы он отрикошетил от потолка. Тот, кто смог сделать такое с первой попытки при плохом освещении, должен быть отменным метателем. Подающим, возможно?
Допрос наконец закончился. Эдвард в отчаянии созерцал, как книги Джинджера Джонса приобщаются к вещественным доказательствам вместе с его драгоценной фотографией – самой дорогой для него вещью на свете. Полисмены ушли.
Он не признался. Ему даже не выдвинуто обвинений, но совершенно очевидно, теперь это только вопрос времени.
28
И второй бесконечный день в своей тюрьме Элиэль провела, ощипывая кур. Девочка стерла пальцы до крови. Она занималась этим старательно, ибо, поступи она иначе, это означало бы еще один голодный день и, возможно, порку. На обед ей принесли вареную курицу и куриный бульон. Она видеть больше не могла ничего куриного.
Завтра начнутся Празднества, а ее там не будет. Она больше никогда не увидит Празднеств, никогда не будет петь для настоящих зрителей, никогда не станет актрисой. Хуже всего была мысль о том, что она долго не вынесет такого обращения и сломается. Очень скоро она станет на колени и поцелует башмак Иллы, хотя бы ради общества, ради кого-то, с кем можно было бы поговорить.
Правда, пока она этого еще не сделала.
Элиэль поплакала, чтобы быстрее уснуть.
Проснулась она в темноте. Это было не так, как тогда, когда ее разбудил Жнец. Она медленно, неохотно выныривала из сна. Какой-то звук не давал ей покоя. Она попробовала натянуть на ухо рваное одеяло, но добилась только того, что теперь на холоде торчали пятки.
Вот, снова! Что-то стучит.
Она недовольно подняла голову.
Стук в окно!..
Она поднялась на колени. В темноте Элиэль плохо видела даже квадраты переплета. Но там что-то было! Тук-тук! Это не просто ветер стучит ветвями.
Мгновенный приступ страха сменился возбуждением. Продолжая кутаться в одеяло, она вскочила на
