Иггиполо придерживался той далеко не новой точки зрения, будто бы Зарк – всего лишь безбрежные просторы сухого песка; он свято верил, что джинны – красноглазые варвары, сражавшиеся на верблюдах, и предпочтительно в зной, когда солнце ослепляет противника. В итоге проконсул завел три вымотанных морем легиона в болото, в ночную грозу и в ловушку халифа.
Все глубже погружаясь в трясину под тяжестью собственного оружия, импы вскоре обнаружили, что джинны весьма неплохо сражаются и в пешем строю и с легкостью могут укрыть десятерых за каждой болотной кочкой. Закат не знаменовал окончания бойни, и рассвет застал манипулу Ило отрезанной, окруженной со всех сторон и безнадежно уступающей противнику числом.
Ночь унесла с собою остатки чести, рассудка и даже дисциплины. Голод, страх и изнеможение отошли на второй план. «Выжить!» – только это имело теперь значение. Клочья утреннего тумана плавали в крови, бряцании металла, свисте рассекающих воздух мечей и стонах умирающих. Манипула таяла. Центурионы падали. Штандарт исчез неведомо куда. Сотник орал команды, пока стрела не заткнула ему глотку, и после этого каждый был сам за себя, вот только не у кого было спросить дорогу домой.
Ило так никогда и не узнал, что с ним приключилось, – то ли споткнулся, то ли свалился после особенно сильного удара по шлему, то ли попросту упал в обморок. Так или иначе, он долго лежал вниз лицом, как мертвый, среди груд мертвецов. То была вовсе не трусость, к тому же Ило оказался далеко не единственным, кто прилег отдохнуть на том болоте. Импы редко становились великими воинами – они не были ни бесстрашными витязями, как етуны, ни озверевшими фанатиками вроде джиннов. Они не мечтали прослыть мучениками, как грезилось эльфам в тяжкие минуты своей жизни. Им недоставало самоубийственного упрямства фавнов и легендарной выносливости дварфов. Импы были, правда, весьма недурными тактиками и поднимались в бой, только организовав все и вся кругом.
По прошествии некоторого времени Ило услыхал глухой стук и понял, что сердце у него все еще бьется. И другой стук: дробный… И призывный клич рога! Признаться, болото успело порядком поднадоесть. Кряхтя, Ило поднялся, поискал свой меч и в итоге позаимствовал оружие у ближайшего покойника, смутно отметив про себя, что слишком ослаб, для того чтобы таскать щит. И поплелся по грязи, ориентируясь на шум барабанов, под который уйдут двадцать три года его жизни.
Одну сандалию он потерял неизвестно где; обожженная солнцем кожа покрылась волдырями. Намокшая туника настойчиво натирала шею, а на шлеме появилась изрядная вмятина, и тем не менее шлем еще был вполне пригоден, так как ни одному мечу, стреле или дротику не удалось продырявить его насквозь.
По небу разлилась яркая голубизна; от тумана остались лишь жалкие ошметки, из последних сил цеплявшиеся за кустарник. Спасение предстало перед Ило верхушкой имперского штандарта – сияющей звездой о четырех лучах, что двигалась прямиком на него.
Из-за занавешенных туманом камышей выступила целая стена легионеров, толкая перед собой жалкие остатки воинства джиннов.
Ило оказался на чужой стороне, и спасительный блеск штандарта на мгновение померк в его глазах. Но то ли природное хладнокровие, то ли, наоборот, слепая паника текущего момента не дали ему распрощаться с жизнью. Завывая точно безумный, он срубил пару джиннов сзади и нырнул в общую свалку, пробивая себе дорогу к заветному штандарту. Навряд ли у него хватило бы сил пробиться, если бы не орущая позади цепочка джиннов, приближавшихся подобно приливной волне. Их кровожадные вопли пришпорили Ило, и он без оглядки бросился к расступившейся в последний момент стене щитов.
Начавшаяся отчаянная схватка закрутила его, довольно быстро выкинув прямо к цели, штандарту. Ило появился под его сенью как раз в то мгновение, когда дротик угодил в знаменосца. Два года военной выучки способны вбить в плоть и кровь человека нехитрые уроки воинской чести – и первым из них стало осознание штандарта как священного предмета, за который не жаль отдать собственную жизнь. Безо всякой сознательной мысли Ило выронил меч и обеими руками схватил падавшее на него древко. Схватил и высоко поднял над собой.
И стал героем.
2
Как раз в ту минуту, когда молодой человек по имени Ило вцепился мертвой хваткой в шест, служивший осью шумной свалки под названием «Битва при Карфине», где-то в сотне лиг к северу от него, за горной цепью Прогист, лежала и тихо умирала женщина.
Она знала, что конец близок, но ее это больше не беспокоило. Пришло ее время. Она была даже удивлена, увидев рассвет нового дня, и удивилась бы еще больше, если бы успела встретить следующий. Умирая, она почти не испытывала боли. Медленно передвигавшиеся по хижине солнечные лучи разделяли ее одиночество. Лесные шорохи были словно старые друзья, пришедшие проститься и замешкавшиеся у порога, чтобы переброситься парой слов, прежде чем войти в дом, – дуновение ветра в ветвях, шепот сбегающего по камням потока, гудение насекомых, нахальные крики попугаев.
Ее звали Фейн из Дома Кииза. Она была стара. Так стара, что и сама не помнила сколько лет живет на белом свете, что, впрочем, уже не имело значения. Она даже пережила собственный Дом, ибо крыша хижины заметно провисла, а в стенах появилось множество новых окон, которых не было, когда Кииз построил ее много лет тому назад.
Кииз давно уже умер. Так давно, что она едва могла припомнить, как же он выглядел, когда спина его согнулась, а волосы посеребрила седина. Впрочем, она хорошо помнила его молодым и сильным, грациозным, точно дикий конь, и то, как он привел ее сюда – показать выбранное им место, с бегущим мимо ручьем и деревьями, подпиравшими небо ветвями. Она хорошо помнила тревогу и нетерпение, застывшие на лице Кииза, когда он ждал от нее ответа; облегчение и радость, сменившие их, когда она сказала ему: да, это замечательное место. Именно в этот момент она наконец решила более не мучить его, ибо желание его было огромным, да и ее – не меньше. «Сейчас! – сказала она тогда, садясь на траву и привлекая его к себе. – Да, сейчас!»
А как восхищала ее сила Кииза – особенно в тот, первый раз, под небесным сводом, да и потом еще бессчетное число раз – под этой самой крышей. Но все равно тот, первый раз был самым прекрасным из всех – когда они вместе лежали на солнце, делая найденное место своим Домом.
Это был хороший Дом; здесь они любили, здесь она растила детей – четверых выносила и всех четверых воспитала, и не многие женщины могут этим похвастаться. Здесь умер Кииз – легко, без страданий. Теперь здесь предстояло умереть ей. Лес мог забирать принадлежащее ему по праву, что ж, спасибо, ей это место уже не понадобится.
Качнулась тень. Фейн приподняла веки. Свет падал почти отвесно – стало быть, ей удалось вздремнуть. Да, стены напоминали сеть – дыры, чудом еще державшиеся вместе. Время уходить.
– Тебе что-нибудь нужно? – робко спросил тонкий голосок.
