Однажды она разгребет ненадолго папоротник и усядется прямо на землю, чтобы явить на свет свое чадо. Ее первое чадо.
Именно здесь, в Доме Лииба.
В снах Лииба голод, уступил место желанию – любви. Тело его напряглось, и Тхайла почти могла увидеть себя в этом сне – чувства ее мужа были так сильны, а она так близко! Бууш сказала, что еще несколько месяцев это будет вполне безопасно…
Тхайла с нежностью поцеловала кончик этого смешного курносого носа и увидела, что ее мужчина просыпается. Еще сонный, он крепче сжал ее в объятиях.
Губами она коснулась его губ. Встретились языки, и рука его скользнула по ее груди, – по телу Тхайлы пробежал трепет… Кто из женщин испытывал такое счастье?
2
Большая императорская спальня была устроена во дворце еще для императрицы Абнилы, и господин Ампили знал несколько довольно скандальных историй о событиях, некогда происходивших здесь, – весьма любопытных, пусть и не всегда правдоподобных. Конечно, правдоподобие вовсе не означает истинности, и наоборот; это знают все историки и многие кумушки-сплетницы. В качестве начальника протокольной службы при наследнике империи Ампили кропотливо вел дневник – он в жизни не даст своего согласия на его публикацию, но историки будущего наверняка почерпнут оттуда немало интересного. И в том, чему свидетелем он был сейчас, правдоподобия также маловато… Вот вам сцена – сегодня, в этой спальне! Что сказали бы народы Империи, узнай они, как ими правят?
И любопытно, что сказала бы Абнила, если бы увидела, что стало с ее спальней? Большая комната превратилась в интендантство, в скрипториум. Былое изящество грубо попрано столами, подковой опоясавшими постель. Обстановка напомнила Ампили загон для петушиных боев; вокруг беснуются зрители: они делают ставки, холодно созерцая, как два непримиримых бойца – Эмшандар и Бог Смерти – выходят на последний раунд поединка. В комнате стоит тяжелый запах пота, восковых свечей и горячего сургуча.
За большими хрустальными окнами с буков начинают облетать первые листья. В расставленных на столах вазах чахнут хризантемы. Лето уже на исходе…
И посреди бурлящей кругом работы недвижным трупом возлежит император; его беззубый череп, словно бы обернутый в тонкий пергамент, покоится на шелковой подушке. Глаза закрыты… Вот как, оказывается, испаряется власть. Ныне Эмшандар не правил даже в собственной спальне, даже на расстоянии своих дрожащих, высохших, паучьих рук. Ныне император не волен распоряжаться даже в пределах своей постели, иначе он наверняка заставил бы всех убраться прочь и оставить его умирать с миром.
Сидевший слева от смертного одра центурион Хайфи вынул еще один свиток из корзины, стоявшей рядом. Об этом центурионе ходили чрезвычайно интересные слухи! Ампили еще не успел добыть точного подтверждения, но поговаривали, будто бы этот человек некогда был начальником Ило. Каково-то ему вдруг стать ассистентом рекрута собственной центурии? Говорили также, будто бы Ило заявил Хайфи, что тому грозит навсегда остаться обыкновенным писарем, пока он не встанет на колени и не поцелует сандалию Ило! Если так, тогда это воистину страшная месть. Никакой центурион преторианец не встанет на колени перед обычным смертным, пока небо не обрушится на землю!
– Приговор графу Вастокскому. Высылка, – пробормотал центурион, передавая свиток Шанди.
Ампили навострил уши. С самого начала все документы карательного свойства были изъяты из общей кучи и отложены в сторонку для личного ознакомления и одобрения Шанди, так как за последние несколько месяцев старик преступил всякую грань в своей мстительности.
Нахмурившись, Шанди поискал пометку Ило, после чего развернул свиток и пробежал глазами начало текста. Ампили ждал с нетерпением и обрадовался, увидев изумление принца. В деле графа Вастокского высылка была мягким наказанием. Совершенно явный случай из рук вон скверного обращения с подчиненными, со множеством щекотливых деталей; Эмшандар собирался замять скандал. Ило советовался с Ампили насчет добросовестности следствия – очень основательный молодой человек этот Ило.
– Еще один, сир! – Шанди протянул свиток.
Запавшие глаза приоткрылись. Старик проснулся. Трясущейся рукой со вздутыми синими венами он принял документ и передал его на другую сторону – легионеру, ставившему печати. Готово.
Все было вполне законно.
Из корзины документы шли в руки центуриону, от него – принцу, от принца – старику в кровати, а потом – легионному писцу. К тому моменту, как печать высыхала, они вновь оказывались в корзине. Император утверждал еще один закон, эдикт, приказ или что-то другое. Все в рамках законности.
– Отзыв в столицу проконсула Ионфо.
– Сир?
Другое дело. Ампили и Акопуло в один голос прочили умницу Ионфо в консулы на будущий год, и Шанди тоже одобрял их выбор. Пришло время ввести в правительство несколько своих людей. Император, должно быть, не заметил их волнения; он просто передал документ для скрепления печатью.
Ампили присел на краешек постели, в ногах, вместе с Акопуло и маршалом Итхи. Перед ними также стоял стол, заваленный бумагами. Когда у Шанди возникали какие-то сомнения по поводу того или иного документа, этим занимались его советники. Так жила Империя сейчас, в последние дни Эмшандара IV. Так ею управляли. Когда-нибудь люди обо всем узнают из мемуаров Ампили.
Со времени возвращения принца в Хаб прошло уже шесть недель – он вернулся как раз вовремя, чтобы предотвратить окончательное падение государственности, – шесть недель с тех пор, как Ампили увидел тот невероятный, невозможный образ в бассейне-прорицателе… и солгал, чтобы не рассказывать о нем.
Огромная куча запущенных бумаг потихоньку таяла, и Ило как-то даже заявил, что ничего срочного в ней уже не осталось. Постоянное поступление новых документов оставляло мало времени на неспешный разбор старых, но стопки все равно становились тоньше. Когда Ампили думал, что стало бы, не будь с ними этого юного распутника или не приди Ило в голову запрячь преторианских выскочек в разборку бумаг, его начинали преследовать ночные кошмары. Разумеемся, несчастные жертвы обстоятельств едва не устроили мятеж – ходил даже шепот о попытке самоубийства, – но принц настаивал. И его побуждения тоже можно понять… Говорят, преторианцы работали целыми днями и вдобавок ночами – в жуткой спешке, только бы управиться с работой и избавиться от своего «позора». Ило уже даровал одному из них свободу – чтобы подхлестнуть остальных. Гражданские чиновники могли бы работать над этой кучей всю свою жизнь.
