Радгар перекричал ее:
— Это неправда! Я много раз слышал, как папа предлагал тебе свободу. Он готов был отослать тебя домой, осыпав богатством, говорил он, если бы ты этого пожелала. Он преклонялся перед тобой!
— И отослал бы меня домой без ребенка! Ты ведь наследник Каттерингов, так что тебе пришлось бы остаться.
— За одним этим исключением. Когда он отказывал тебе в чем-то другом? Покажи мне всех моих сводных братьев и сестер-ублюдков — что-то я ни одного из них не встречал. — Она замахнулась, чтобы ударить его по лицу, и он оттолкнул ее. Она потеряла равновесие и рухнула на кушетку, и он склонился над ней, крича во весь голос:
— Бельский король, верный своей жене? Неслыханное дело! И ты ведь согласилась на этот брак! Если у тебя не было другого выбора, так только потому, что твоя семья не оставила его тебе, и пират по крайней мере предлагал тебе крепкое и здоровое мужское тело, не то что этот насквозь прогнивший герцог.
— Ты думаешь, для женщины этот так важно?
— Судя по всему, нет, если ты предпочла того моржа, с которым спишь теперь.
Взвизгнув, она сделала попытку встать, и он толкнул ее обратно.
— Мама, ты же презирала Сюневульфа. Ты издевалась над ним, даже при мне. Ты его ненавидела.
— Это неправда. — Она пыталась говорить решительно, но выглядела до странного неуверенно. Радгар выпрямился.
— Нет? Очень хорошо. В чьей постели ты спала в ночь, когда убили отца?
— Убили?
— Убили. Расскажи мне все, что помнишь про ту ночь. Толстяк предложил тебе уйти с пира и проводить тебя домой. Что произошло после того, как я поднялся наверх?
Лицо ее изображало искреннее недоверие.
— Я пошла спать, конечно.
— В чью постель?
— В свою, разумеется! В постель к твоему отцу! Я легла спать. Я отослала горничных раньше, если ты помнишь. Они уже постелили… Следующее, что я помню, — это как твой отец будил меня. Он почуял огонь, как только поднялся наверх. Он отослал меня вниз, а сам побежал наверх спасать тебя, но огонь распространялся так быстро…
— Нет, мама! Ты можешь рассказывать это кому угодно, но не мне. Я видел его, мама! Я видел, как он лежал на кровати с перерезанным горлом. Его убили.
Она осела на кушетку с побелевшим, искаженным от ужаса лицом, глядя на него. Никакой актрисе не удалось бы изобразить такую бледность.
— Но…
— Но что?
— Но это невозможно!
— Вполне возможно. Огонь был моим роком, помнишь? Хильфвер заговорил меня от огня. Я видел отца с перерезанным горлом.
— Нет!
— Да! Если ты лежала в его постели, когда он вернулся с пиршества, значит, это сделала ты. В таком случае это ты поднялась наверх и заперла мою дверь. Ты подожгла дом, потом разбудила…
— Нет!
— Тогда в чьей постели ты была, мама?
Она тряхнула головой, но вид у нее был скорее смятенный, нежели возмущенный.
— В чьей, мама? — взревел Радгар.
— Ни в чьей! — закричала она в ответ. — Ты должен помнить, как королевские фейны пустили нас в дом, я поцеловала тебя и отослала наверх. Мы стояли как раз у дверей твоего дяди, и у него был какой-то редкий бренди, которым он хотел меня угостить. Твой отец не отличил бы бренди от пива. Ну и… я уснула в кресле. Я никогда не признавалась в этом. В том, что это твой дядя разбудил меня. Лестница уже была вся в огне.
Радгар скрестил руки и смотрел на нее, не скрывая недоверия.
— В кресле? Разве супружеская измена считается, если происходит только в постели? Сначала ты поднялась со мной наверх, так что потом должна была спуститься.
— Нет. Я отослала тебя наверх одного. — Она сердито смотрела на него.
— Странно! Я помню, как ты поднялась со мной на этаж и пожелала доброй ночи перед своей собственной дверью.
— Вовсе нет! Ты очень устал тогда. Твоя память подводит тебя.
— Или твоя тебя. Ладно, что там дальше по-твоему?
— Я говорю правду, — сказала она очень твердо, но не глядя на него. — Я признаю, что не говорила этого раньше. Это могло быть превратно понято, но это был совершенно невинный разговор — так, выпили, поболтали о наступающем мире… А больше я ничего не помню до того момента, когда весь дом уже горел и дымился, а Сюневульф помогал мне выбраться через окно. Клянусь тебе, Радгар, это правда!
— Значит, это не ты заперла мою дверь, а потом легла ждать, пока вернется отец?
— Конечно, нет, — хрипло ответила королева. — И если ты думаешь, что это я или Сюневульф перерезали горло Эйледу, значит, ты глупец. В фюрде не нашлось бы и дюжины воинов, способных одолеть его. — Ее страх, гнев и недоверие сменились каким-то исступленным отрицанием, которое казалось Оводу противнее всего во всей этой грязной истории.
— Возможно, он был пьян.
— Эйлед? Нет, не был. — Она всхлипнула. — Я следила за ним весь вечер, и он почти ничего не пил. И вообще я не помню, чтобы он напивался настолько, чтобы не суметь постоять за себя.
Некоторое время Овод молча смотрел на нее с жалким видом.
— Я не знаю, что думать. Овод, есть какие-нибудь соображения?
— Мог ли король Эйлед быть пьян настолько, чтобы лечь спать, не заметив, что вас нет, ваша честь?
— Нет. — Она не поднимала на него взгляда. — Я хочу сказать, возможно, он не заметил. Было темно…
— Мама, — сказал Радгар, — в твоей истории больше прорех, чем в рыболовной сети.
— Сам Сюневульф пил этот бренди, миледи?
— Не помню.
Наконец-то им попался хоть один внушающий доверие ответ.
— Ваш брат, ваша честь, — лорд Кэндльфрен. Известно ли вам, сколько Клинков сопровождали его?
Она покачала головой.
— Не имею представления.
— Комната Сюневульфа находилась на первом этаже? С окнами на улицу или во двор?
— Во двор, — резко произнес Радгар. — Ну конечно!
Глаза его сказали все остальное. Заблудившиеся бешеные лисы, пропавшие корабли, здоровые воины, свалившиеся от внезапной лихорадки, дома, сгорающие в считанные минуты… Несомненно, порой прибегали и к волшебству, но в этом случае обошлись и без плаща-невидимки.
— Я не думаю, чтобы ваш второй муж убил вашего первого мужа, миледи, — сказал Овод. — Он не мог этого сделать физически. Но я уверен, он знал того, кто это сделал.
— Он отворил окно, чтобы впустить его, — кивнул Радгар. Он опустился на колено и стиснул ее руки своими. — Ну, мама? Кто ты — дура или убийца? Ответь мне!
Она ахнула.
— Ни та, ни другая! Я сказала тебе правду, и ты не имеешь права возвращаться из мертвых и мучить меня так! Как ты смеешь укорять меня в том, что я вышла замуж за человека, которого люблю? Ты умер. Мой муж умер. Моя семья отказалась от меня — этот мой жирный брат. В те первые, ужасные дни
